Кровная добыча

– Так вот… Мой род идет от реестровых казаков. Вы-то, конечно, знаете: в шестнадцатых-семнадцатых веках польские короли принимали казаков на службу, никто лучше их не охранял украинские земли от набегов татар. Предводителей этих казачьих отрядов вносили в реестровые списки, вот они и назывались «реестровыми казаками». Пользовались привилегиями – не платили налоги, могли иметь выборных глав, свой суд, обзаводиться домом, хозяйством, нанимать работников… Это были наши украинские первые помещики. Официально они и получили права слободского дворянства от Екатерины Второй. В 1801 году Александр Первый подтвердил своей Грамотой эти права. Мой предок присутствовал на празднике здесь, в Харькове, в августе 1802 года, в честь пожалования харьковскому дворянству подтвердительной Грамоты о привилегиях. Этот предок, Игнатий Петрусенко, во время шествия в Успенскую соборную церковь нес на подушке из малинового бархата высочайшую Грамоту… Да, палили пушки, звенели колокола – в моей семье это предание живет… А на следующий день мой предок вместе с другими дворянами сделал пожертвование на создание нашего университета – четыреста тысяч рублей. Заметьте: далеко не все помещики поступили так.

– Я же об этом и говорю, Викентий Павлович! Вы происходите из старинного казацкого рода, потомственный украинский дворянин! Вы обязаны быть патриотом!

– Я и есть патриот. Я патриот единой Украины и России. Еще тогда, в первом году минувшего века, празднуя дарование Грамоты, дворянство Украины тем самым присягало на верность императору Александру. И я присягал государю и Российской империи.

– Их уже не существует!

– Да, – Петрусенко посмотрел в глаза собеседнику долгим взглядом. – Государя нет. А Российская империя будет всегда. Под другими названиями, но будет. И потом… Знаете, Роман Александрович, мужчины рода Петрусенко всегда любили русских женщин. Тот самый мой предок, Игнатий, женился на русской барышне. И в дальнейшем… Отец мой, например. То есть матушка моя была русской. И жена у меня москвичка. Кто сможет вычислить, сколько во мне, и тем более в моих детях, крови казацкой, а сколько русской? Вот так и вся наша держава – как ее разделить?

В день этого разговора Викентий Павлович еще не знал о трагедии его давнего друга графа Келлера. Ему было известно, что еще здесь, в Харькове, летом 1918-го, Федор Артурович начал формировать Северную армию, чтобы сражаться с большевиками за веру, царя и Отечество, за единую и неделимую Россию. После, переехав в Киев, он продолжал собирать вокруг себя офицеров, но поход свой так и не успел начать. Гетман Скоропадский бежал с германцами, в Киев вошли петлюровцы. Теперь, летом 1919 года, Викентий Павлович знал и то, что случилось потом. Михайловский монастырь дал приют генералу Келлеру и двум его друзьям-офицерам. 8 декабря в монастырь вошла петлюровская стража и арестовала Федора Артуровича, а с ним полковника Пантелеева и ротмистра Иванова. По темному Киеву, в четыре часа утра, их привели на Софийскую площадь, приказали идти к памятнику Богдана Хмельницкого. Стреляли в спину… Да и не мог представить Петрусенко, что Келлера можно было убить, глядя в его прекрасное смелое лицо, выдержав его пронзительный взгляд! У памятника Хмельницкому – как символично: защитника единой и неделимой России расстреляли у монумента, символизирующего это единство… А саблю его преподнесли Петлюре – какая мерзость!

Впрочем, полковник Болбочан тоже недолго пережил тот разговор с Яхновским, надежды, возлагаемые на него. И его убили по приказу Петлюры, который испугался и воли этого человека, и его авторитета в войсках. Похоже, увидел в Болбочане будущего «Бонопарта», а вернее – будущего «гетмана»…

Праздник заканчивался, гости расходились. Викентий Павлович, Людмила Илларионовна и дети, провожая, вышли на крыльцо. За двумя девочками приехали коляски, остальные жили рядом, решили идти все вместе, большой компанией. Прощаясь, одна из подружек Кати сказала:

– Какой хороший сегодня день, седьмое июля!

– Вот уж нет, Тося! – Катя сердито топнула ногой, упрямо тряхнула головкой. – Мой день рождения – двадцать четвертого июня! Всегда был и будет. Я не признаю этого нового календаря!

У людей и так от всего голова кругом идет, подумал Викентий Павлович, а тут еще путаница со сменой календаря. Большевистское правительство в Москве в начале 1918 года утвердило новый григорианский календарь, передвинув время вперед на две недели. Католическая Европа давно уж жила по нему, но православная Россия не меняла времяисчисление. И вот кинулись догонять Европу! Но здесь, на украинской территории, при иной власти, дни и месяцы считали по-старому. Второе пришествие большевиков в Харьков случилось через год от введения нового календаря, но и тогда многие его не приняли. Тем более что церковные календари остались прежние. Да и пять месяцев до прихода Добровольческой армии пролетели быстро. С улыбкой глядя на дочь, Викентий Павлович думал: «Да, девочка моя, и мне хочется, чтобы все осталось привычным, таким, как мы любим. Но увы…»

9