Крым 1942

Вон, послезнание подсказывает, что после успешных испытаний «ныряющих» танков в 1941-м оборудование подводного вождения танков вместе с шнорхелями – специальными трубками с поплавками, через которые в машины поступает воздух, – устанавливают на все серийные панцеры.

Хм… Выходит, зря моей роте растянули оборонительный рубеж до полутора километров вместо стандартных девятисот метров? И всего четыре расчёта ПТРД на участке против рвущихся к Воронежу передовых частей 4-й танковой армии Гота. Эх, а как я радовался, получив назначение в 10-ю дивизию НКВД…

К моменту моего прибытия в действующую армию в начале июня 1942 года бои в «Барвенковской западне» уже завершились, сохранившие боеспособность части РККА вырвались из котла, а линия фронта временно стабилизировалась. 199-я стрелковая дивизия 38-й армии вела оборонительные бои местного значения, однако я, несмотря на повышение в звании, вновь получил под командование взвод НКВД, чем был не особо доволен. Ну и до Сталинграда, как ни крути, далеко…

Что же, пришло время использовать мой особый дар, который после очередного успеха вырос до уровня «практикующий гипнотизёр». Я сумел убедить руководство перевести меня в 10-ю дивизию НКВД, 269-й и 270-й полки которой были сформированы из сталинградцев и базировались в окрестностях города. Прямой путь к Ольге! Правда, на запрос в 10-ю дивизию хоть и ответили согласием, но затребовали меня в 41-й пограничный полк, размещённый в окрестностях Воронежа. Погранец к погранцам – вполне логично. Впрочем, получив предписание, я возликовал душой, уверенный, что назначение в дивизию – это главное, а уж там я найду варианты перевестись. Но… Как оказалось, гипноз работает не со всеми, есть исключения. В частности, командир 41-го полка НКВД майор Васильченко Митрофан Иванович, которому позарез нужны были ротные с боевым опытом для хорошо подготовленных и технически грамотных, но не обстрелянных бойцов. Все мои усилия убедить его отпустить меня в Сталинград оказались напрасны – не помог ни гипноз, ни то, что в городе осталась жена. Майор жёстко отчитал меня, напомнив, что у большинства командиров есть семьи, но воюют они там, куда Родина пошлёт, а не поближе к дому. Также он справедливо заметил, что, исполняя свой воинский долг под Воронежем, 41-й полк прикрывает и Сталинград, а я, выходит, именно здесь защищаю жену.

Причем Митрофан Иванович нисколько не лукавил. Как оказалось, 19 июня наши зенитчики сбили немецкий самолёт, опасно приблизившийся к линии фронта. Самолёт совершил аварийную посадку рядом с позициями советских войск, лётчики сгорели с воздушным судном, пассажир-офицер пытался отстреляться и был убит в бою, а вот в найденном при нем портфеле обнаружились чрезвычайно важные документы. Собственно, погибшим оказался майор Рейхель, офицер оперативного отдела штаба 23-й танковой дивизии, а в документах содержался план наступления 4-й танковой армии на Воронеж и, возможно, её дальнейший разворот по левому берегу Дона в сторону Сталинграда. Конечно, простому комполка не могли быть известны подробности планов германского командования, но общую информацию он наверняка получил. И логика его вполне понятна: кто отпустит боевого командира, когда вверенный полк со дня на день должен вступить в бой?! Будь иначе, майор, может быть, и пошёл бы навстречу, а так…

К слову, о Митрофане Ивановиче: несмотря на первое крайне негативное впечатление, вскоре я проникся к нему невольным уважением. Простой в общении, в меру жёсткий и в то же время справедливый, майор оказался одним из тех немногих старших командиров, кто не «стесняется» личного участия в бою и управления вверенной частью с передовой. А ещё кто не только спрашивает с подчинённых по всей строгости, но и действительно заботится о них, и бережёт людей… Возможно, свою роль сыграло то, что до войны Митрофан Иванович преподавал в Ленинградском военном училище НКВД и привык видеть в подчинённых именно людей, личностей, а не «пушечное мясо».