Кубок орла

Васька сразу полюбился Фёдору Юрьевичу. На вопросы он отвечал бойко, не задумываясь, был почтителен и если чего-нибудь не знал, так прямо, не путая, и говорил, что не знает.

Однажды, после какого-то очень важного сообщения ученика, князь-кесарь до того растрогался, что погладил его по голове и наградил алтыном. Видевшие это приказные поразинули рты. «Без злого дела часу прожить не может, — подумали они про себя, — а сердце христианское имеет».

С тех пор все окружавшие князя-кесаря стали относиться к Ваське не только с уважением, но и с некоторым даже трепетом.

Точно следуя советам Преображенского приказа, ученик держался на фабрике так, что к нему не мог бы придраться даже самый недоверчивый человек. Был он мальчиком послушным, тихим, очень много молился и всегда, без всякой на то просьбы, кому-либо прислуживал.

Однажды Васька пришёл к Фёдору Юрьевичу в необычное время.

   — К нам на фабрику атаманы забрались! Послы от ватаги!

Ромодановский бросился к мальчику:

   — Где? Когда? Какие ватаги?

Через несколько минут к фабрике неслись во всю прыть переряженные солдаты и поручик.

Три посла от станичников, обо всем договорившись с товарищами, явились к мастеру.

   — Мы к твоей милости, — сняли они шапки. — Потому как ткачи мы и желаем на дело стать.

Мастер повёл их к станкам и, убедившись, что они кое-что смыслят в работе, стал снисходительней.

   — Ви беглий?

   — Не то чтобы что... а ежели того, — неопределённо ухмыльнулся один из станичников, — то, как бы сказать, и не того.

   — Беглий! — не без удовольствия мотнул головой Струк. — Но я имей добри сере. Пусть приказни ищет закон. Мой забот искать кароший работни для фабрик. Будете не лениться, будет вам карашо.

Разбойные отвесили низкий поклон и испросили разрешения приступить к работе со следующего дня.

   — Тольк завтр до сольнц надо быль здесь, — согласился Струк.

Этого и надо было ватажникам.

«Ищи ветра в поле, — переглянулись они, выйдя за ворота. — Дожидайся...»

   — Самые они и есть, — шепнул Васька поручику и на одной ножке ускакал прочь.

Прежде чем улечься, мальчик раздул огонёк и забрался под койку. Сердце его тревожно забилось. Он несколько раз уже тянулся к сучку, искусно закрывавшему выдолбленную в бревне дыру, и тут же отдёргивал назад руку с таким мучительным стоном, будто его обжигало горячими углями.

— Господи, избави от всякие скорби, гнева и нужды, — слёзно помолился он. — Призри на раба Ваську Памфильева...

Хорошенько настрадавшись, Васька прильнул к заветному тайнику. Мгновенно позабылось всё. Стало тепло и уютно. От полноты чувств хотелось плакать.

Он перебрался на койку. К груди ласково прильнули монеты. Васька на ощупь пересчитывал их, складывал стопочками, разговаривал с ними, как с живыми милыми существами.

У него было уже пять рублей. Целый клад. С такими деньгами смело можно было начинать свой собственный торг. Мало ли в его тринадцать лет по Китай-городу ходит пареньков с лотками. Или Васька хуже других? Но ученик не спешил. Страх, что он может проторговаться, удерживал его. «Погожу, — подумал он. — Годочка через четыре женюсь, тогда в самостоятельность взойду».

Васька не заметил, как в приятных мечтах заснул. Снились ему расставленные солдатскими стройными рядами денежные колонки. Он коснулся пальцем алтына, и вдруг алтын весь засиял, стал червонцем! Чулан наполнился звоном и нестерпимым сверканием. Золотой ливень хлестнул Ваську по голове. Он вскрикнул и проснулся в смертельном ужасе.

Кто-то, весь в крови и со связанными руками, рвался к его койке:

   — Всё едино убью, опаш Иудин!

Васька вгляделся и узнал одного из преданных им станичников.

Арестованного увели в Преображенский приказ и там заперли в подвале с другими, тоже изловленными у фабрики, его товарищами. Вскоре заскрипели ржавые петли. Дверь раскрылась. Хилый огонёк свечки больно резнул глаза. Колодники зажмурились.

   — Не приобык в лесу к почтению, идол? — лягнул одного из них в грудь приказный.

Колодник сделал вид, что не понял.

   — Встань, когда царёв человек говорит!

Из-за спины приказного несмело высунулась голова Васьки:

   — Он, он!

Больше ничего от мальчика не требовалось. Надо было только удостовериться, был ли задержанный в чулане тем самым станичником, который улизнул от поручика.

   — Он! Как есть он! — ещё раз подтвердил ученик.

   — Я! — рванулся, задыхаясь, колодник. — Токмо знай, опаш Иудин: живой ли, мёртвый, а упрежу фабричных, что промеж них гадюка ползает.

Всю ночь сам Фёдор Юрьевич пытал колодников. Станичники твердили одно:

   — На фабрике были, работы искали. А токмо сами мы не из ватаги и работных фабричных никоторых не знаем.

Ничего не добившись, князь-кесарь приказал подвесить всех троих за рёбра.

Колодники облобызались.

   — Прощай, Дышло!

   — На том свете увидимся, Стужа!

   — А я не хочу! — стукнул лбом о каменную стену подвала третий станичник — Купель. — Покудова не найду Иуду, ни в жисть не помру!

Ночью их повели на казнь. С полуночной стороны дул резкий ветер, гнал с собой снег. Стало темно. Вздохи подвешенных раздавались всё реже, невнятнее.