Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Интересно, что и Константин, чье непослушание причиняло Лагарпу немало огорчений, по-своему любил учителя. В его детских записках больше непосредственности, чем у Александра, больше какой-то спонтанной (а потому ценной) искренности. Например, когда Лагарп диктует обоим братьям обидную для них самохарактеристику, Александр перепишет ее слово в слово и тем ограничится, а Константин добавит внизу: «Вот беда, неправда все это». Или позже, когда Лагарп за какую-то провинность прогнал Константина с занятий[115], тот просил простить его и писал с искренним раскаянием: «Не буду ослом, и не буду пропащим, прошу вас, позвольте, я приду учиться, я буду в комнате, даже пусть вы мной не занимаетесь, а я буду слушать, про что вы брату учите». Как вспоминал потом учитель, при расставании с ним в конце 1794 года Константин «простился сердечно» и надолго «сохранил добрые чувства к строгому наставнику, который нередко его неистовые выходки усмирял»[116].

А таковые действительно случались, поскольку на замечания и упреки Лагарпа Константин часто реагировал слишком живо и воинственно. Так, однажды он выкрикнул в ответ, что, когда вырастет, прибудет в Швейцарию во главе армии, видимо, чтобы наказать учителя (на что Лагарп напомнил ему о швейцарском памятнике – оссуарии в Муртене, хранящем кости павших врагов). Другой раз раздраженный замечаниями 14-летний Константин даже полез после урока на учителя с тростью в руке; Лагарп, впрочем, выхватил трость, готовый поколотить упрямца, а потом сломал ее пополам. Преподававший обоим братьям в 1790-е годы математику Шарль Массон полагал, что завоевать уважение Константина и сохранять над ним какую-либо власть мог лишь такой твердый человек, как Лагарп, готовый давать отпор и обуздывать «природную грубость» младшего из великих князей (в то время как «дядька» Константина, барон Сакен, оказался на это совершенно неспособным)[117].

Здесь следует подчеркнуть, что с формальной точки зрения Лагарп вовсе не был главным воспитателем великих князей Александра и Константина[118] – им всегда являлся Н.И. Салтыков. На это недвусмысленно указывала и Екатерина II в своих письмах к Гримму, например 25 апреля 1785 года: «Александр и Константин находятся в руках Салтыкова, который во всем следует моим принципам и моим предписаниям» (не упоминая при этом ни о какой самостоятельной роли Лагарпа). Типичное упоминание Екатериной II учительского корпуса при великих князьях можно найти в ее письме к Салтыкову в начале 1787 года: «Чтобы во время моего отсутствия непременно наблюдали, следовали и исполняли данный от меня наказ о воспитании моих внуков, великих князей Александра и Константина Павловича, Вы о сем именем моим подтвердите господам Протасову и Сакену, и вообще всем, при внуках моих находящимся». Как видим, императрица называет здесь по фамилиям Протасова и Сакена как ближайших помощников Салтыкова – Лагарп же попадает в категорию «вообще все»[119].

В то же время по своему глубокому влиянию на учеников Лагарп значительно превосходил положение обычного учителя. В частности, в ежегодных отчетах, которые он посылал Салтыкову, передававшему их для прочтения императрице, Лагарп выходил далеко за рамки простого перечисления пройденного и позволял себе пространные рассуждения о характерах воспитанников и о средствах к их умственному и нравственному развитию[120]. А в конце 1794 года, задетый неподходящими, на его взгляд, условиями, с которыми его отправляли в отставку, Лагарп попытался письменно доказать свое особое положение среди учителей, заявив Салтыкову: «Обязанности мои при Их Императорских Высочествах никогда не сводились к тем, какие исполняют обыкновенно частные учителя. Напротив, не подлежит сомнению, что служил я их наставником, ибо один, без чьей-либо помощи, исполнял все, что сия должность предполагает»[121].

Наблюдения за характером своих учеников Лагарп, следуя своей «практической системе», начал сразу же, когда приступил к регулярным урокам с Александром и Константином в Царском Селе летом 1784 года. После возвращения двора в Петербург он составил записку, явно предназначенную для глаз Екатерины II, которая показывает, насколько обогатились его педагогические взгляды за несколько месяцев после начала занятий.