Лавровый венок для смертника

— Не гневите Господа, а то Он решит, что Эллин Грей отбивает у него кусок библейского хлеба, которым когда-то умудрился накормить чуть ли не всю Палестину. Или, может быть, я чего-то не поняла во всей этой библейской мути?

— Даже не представляете себе, как вы страшны, Эллин. — Лицо Коллина приобрело еще более пергаментный вид, мешки под глазами стали багрово-фиолетовыми, а скулы заострились до того, что, казалось, обтягивающая их кожа вот-вот расползется в разные стороны.

«Как сильно он сдал, — подумалось Грей. — Это уже не человек, а ходячая мумия, некстати оживший мертвец».

Вспомнив, что еще недавно этот полумертвец страстно желал ее и даже умудрился каким-то образом овладеть ее телом, Эллин содрогнулась и брезгливо передернула плечами. Только привычка выслушивать человека до конца, дабы точно знать, с чем являлся к ней, заставили восходящую литературную звезду воздержаться от того, чтобы выставить Коллина из спальни и вообще из флигеля.

«…Да и рановато выставлять его, — предупредила себя Эллин. — Слишком много знает, чтобы так сразу превращать его во врага».

— О том, как страшна для вас, мистер Коллин, я поняла там, в эдемской душевой, где вы порочно соблазняли меня.

— Зачем вы упоминаете об этом? — Даже пергаментно-серое лицо Стива, оказывается, способно слегка розоветь от внутренней багровости возмущения, о чем раньше Эллин не догадывалась.

— Мне тоже казалось, что вспоминать об этих душевых стенаниях не стоит. Но ведь своим вторжением вы спровоцировали меня. Конечно, куда приятнее поговорить о моих успехах.

В двух словах Эллин выложила майору все, что узнала о победе на конкурсе, и была поражена, что на него это не произвело абсолютно никакого впечатления. Даже не поздравил ее.

— Этим-то вы и страшны, Грей, — прошелся Коллин у кровати, явно намереваясь не позволить девушке подняться, — что ради своего величия способны погубить полмира, сеять смерть везде, куда только ступаете.

— Вы меня явно перепутали с Александром Македонским. Или еще с кем-то. — Эллин отбросила одеяло, уже не стесняясь майора, поднялась с постели и, овеяв его запахами разнеженного женского тела и дорогих духов, набросила на себя халат. — Это он, монсеньор, погубил половину мира, прежде чем сумел приучить человечество с трепетом произносить свое имя. Я же, чувствуя себя в постоянной опасности, совершенно незащищенной, всего лишь пытаюсь выжить, сметая со своего пути всякого, кто путается у меня под ногами. Слышите, майор Коллин, всякого, кто путается!..

— Только вчера вечером я случайно узнал, что, по вашему настоянию, арестована леди Удайт.

— Жалеете, что не успели побывать в ее душевой?

— Прекратите!

— Она арестована в связи с убийством тюремного палача и за прочие преступления, обвинения в которых могут быть предъявлены хоть сегодня. И не стоит сомневаться, будут предъявлены. Если только не вступлюсь за нее, не спасу. Или, может, вы вступитесь и вытащите ее из камеры, великий, непорочный сос-тра-датель?

Коллин направился к выходу, но, услышав все это, остановился, буквально упершись головой в дверь, словно боялся, что не устоит.

— Согреда, Эварда, Кроушеда и Вольфа вам показалось мало? Решили убрать еще и леди Удайт?

— Если бы я решила убрать эту стерву, в списке погубленных мною вы называли бы ее первой, — проговорила Эллин, соблазнительно потягиваясь и зевая. — Об этом не задумывались?

— То есть какое-то время она вам еще понадобится…

— Послушайте, майор, если вы решили, что, вслед за Удайт, наступает ваша очередь, могу успокоить. К вам сие не относится. Вы ведь слышали, что отныне я становлюсь лауреатом самой престижной литературной премии континента и обладательницей целого состояния, поэтому зарываю томагавки и впредь занимаюсь только литературным трудом.

— Это не литературный труд, это литературное убийство, — бросил Коллин, уже пребывая по ту сторону двери.

— Однажды лейтенанта Вольфа посетили такие же мрачные мысли, царство ему небесное. Даже гибель Согреда ничему не научила его.

«А ведь он становится крайне опасным, — объявила приговор Эллин. — Но ты не решишься убрать его. Только не Коллина. Его — нет! — заклинала себя Эллин Грей. — Пусть грех вражды между нами он возьмет на себя. Как принял грех сексуальной близости. Да, и близости — тоже».

38

Еще вчера надменно гордая и вызывающе красивая, в эти минуты леди Удайт представляла собой жалкое, унизительное зрелище. Волосы растрепаны, лицо исцарапано и испохаблено двумя синяками, шея увешана кроваво-синим колье засосов…

— Чем это вы там занимались, мисс Удайт? — скабрезно поинтересовался подполковник Нэвэл, издевательски осматривая ее. Грей в это время сидела в кресле справа от стола начальника полиции и, сложив руки на груди, упоительно молчала. — насколько я помню, мои парни помещали вас в камеру предварительного следствия, а не в бордель.

— Вы — подлец, господин подполковник, — стонущим голосом, едва слышно проговорила Валерия. — Никогда бы не подумала, что имею дело с таким негодяем. А ведь мы давно знакомы с вами.