Лени Рифеншталь

Гала-показы «Олимпии» последовали в Копенгагене, Стокгольме, Хельсинки, Осло, и везде картина была встречена все с тем же горячим энтузиазмом. Мать Лени сопровождала свою дочь в этом скандинавском турне и была польщена встречами с премьер-министрами и коронованными особами; сердце ее не могло не радоваться при виде того, как тепло принимают ее знаменитую дочь. Разве могла она в те годы, когда скрытно поощряла обучение дочери танцам, догадываться, куда приведут Лени ее не по летам развившиеся таланты! Судя по всему, культура по-прежнему могла пересекать межгосударственные границы, вне зависимости от того, сколь щекотлива была политическая ситуация. После турне Лени и Германн Шторр отправились немного отдохнуть на венецианское побережье перед торжествами бьеннале в конце августа. Несмотря на протесты британской и американской делегаций, заявлявших, что документальному кино не место в категории «неигрового», «Олимпия» получила главную награду бьеннале — «Кубок Муссолини», оттеснив диснеевскую ленту «Белоснежка и семь гномов» на второе место, хотя эта лента удостоилась «специального упоминания жюри». Недовольные таким решением, представители Америки и Англии Гарольд Смит и Невилл Керни вышли из состава жюри. Затем Лени отправилась в Рим с намерением показать фильм самому дуче, но события в Судетах погнали «Бензино Газолини» (Бенито Муссолини) в Берлин для консультаций, так что показ прошел без него. В ноябре было организовано продолжительное турне Лени Рифеншталь со своим фильмом по Америке. И вот она в сопровождении Эрнста Егера и секретаря Национального олимпийского комитета Германии Вернера Клингенберга отплывает в Нью-Йорк на роскошном лайнере «Европа» — это оказалось чем-то вроде путешествия в фантастику! Лени собралась путешествовать инкогнито, и в списке пассажиров она значилась как Лотте Рихтер, так что инициалы Л.Р. на ее дорогущем багаже не привлекли ничьего внимания. Впрочем, ее инкогнито вскоре раскрылось, и ей даже понравилось побыть корабельной знаменитостью. Она и Егер уже задумывались над тем, кто из их богатых попутчиков сможет в будущем оказаться им полезным благодаря своим связям. Но, пока Лени забавлялась на коктейлях и вечеринках, или, завернувшись в одеяла, потягивала говяжий бульон и наслаждалась зимним солнцем на палубе, антисемитская истерия у нее на родине вскипала, точно вулкан.

Взрыв состоялся в ночь с 9 на 10 ноября, когда орды молодых нацистов из гитлерюгенда, одетых в штатское, разнесли по всей Германии тысячи витрин еврейских магазинов, еврейских жилищ и синагог, без разбору убивая и беспощадно грабя евреев, — в эту «Хрустальную ночь», названную так по грудам разбитого стекла, был убит 91 еврей и около 20 000 отправлены в концлагеря, хотя полный масштаб происшедшего раскроется чуть позже. И здесь память Рифеншталь путает даты — она пишет о том, как, улыбаясь, сошла по трапу на американский берег, и тут же, на старте ее широко разрекламированного турне, ее окружила толпа журналистов с расспросами, как она относится к этим жутким событиям. В действительности же ее пароход пришел в Нью-Йорк несколькими днями ранее — 4 ноября; она и в самом деле выдержала осаду журналистов, но оным более всего на свете хотелось выведать, является ли она Hitler's honey[53]. Первое впечатление о ней оказалось достаточно благоприятным[54], но ситуация мигом изменилась с приходом известий о погроме. Никогда еще антинемецкие чувства не разрастались так широко. Как рапортовал своим боссам в Берлине немецкий посол в Вашингтоне как раз перед тем, как его отозвали из американской столицы (а его американского коллегу — соответственно, из немецкой), «здесь поднимается самый настоящий ураган». Германский консул и американский представитель Министерства пропаганды посоветовали Лени немедленно покинуть Америку, но этот совет был ею проигнорирован.

Обладай Лени большим опытом в общении с прессой и не будь она столь решительно заморочена в своем восхищении Гитлером и всеми его делами, она, пожалуй, могла бы рассчитывать на вполне благосклонное к себе отношение, даже в условиях захлестнувшего Америку потока сообщений о «Хрустальной ночи». В конце концов она могла отговориться, что, мол, ничего не знала об этих жутких вещах, не читала репортажей и в то время, естественно, не могла ничего комментировать. Больше дальше — если бы она напирала на это и в дальнейшем, то, пожалуй, могла бы повлиять на последующий ход своей жизни. Какое там! Она с горячностью выпалила, что все это не может быть правдой. Нет! Нет! Все это наверняка ложь — злобная ложь, распространяемая американскими газетами. Ну и, конечно, заголовки американских газет мигом раструбили, что Лени Рифеншталь отрицает всю правду, которую пишут о нацистских ужасах.