Лес на той стороне, кн. 1: Золотой сокол

Зимобор сам не верил, что собрался туда. Было странное чувство, будто он, глядя в воду, хочет приподнять тоненькую пленку поверхности, ту самую, на которой держится отражение, и скользнуть под нее. Но ведь сейчас купальская ночь – время на грани…

– Вот, возьми. – Мать подала ему несколько кремней, обточенных в виде наконечника стрелы. Их называют «громовыми стрелками» и верят, что они остаются там, куда ударит Перунова молния. – Сила Перуна да будет с тобой, защитит от всякого зла. Теперь иди сюда.

Он шагнул за ней к воротам. Вещая Вила встала перед проемом покосившихся столбов, протянула к ним руки ладонями вперед и медленно запела:

Выхожу я во чисто поле,
Во широкое раздолье,
Выхожу на луг зеленый,
А на том лугу зелия могучие,
Силы в них видимо-невидимо.
Сорвала я три былинки —
Черную, белую и красную.
Ты, разрыв-трава, черный ворон!
Не лети ты, ворон, темным лесом,
Не лети ты, черный, горами крутыми,
А лети на море Окиан, на остров Буян.
Там под морем Окианом, под островом Буяном
Стоит дом медный, ворота железные.
Ты, разрыв-трава, черный ворон!
Когти железные, клюв булатный!
Ты разбей, ворон, ворота железные,
Разломай, черный, двери медные,
Дай дорогу мне ровной скатертью,
Пропусти за Зеленую Межу!
Отвори мне, разрыв-трава, поле чистое,
Отвори мне, черный ворон, дремучий лес,
Отвори туманы синие, горы крутые,
Болота зыбучие, дубравы чистые,
Реки быстрые, озера синие,
Мхи, коренья, всяк лист и всякое ветвие!

– Теперь иди! – Мать обернулась к Зимобору и кивком показала на ворота.

Ворота в пустоту теперь действительно стали воротами куда-то: их окутало легкое зеленоватое сияние, и теперь отсюда нельзя было разглядеть, что творится между столбами. «Огненный Сокол, будь со мной!» – коротко воззвал Зимобор в мыслях и сделал три шага вперед. Сильный ветер подул ему навстречу, Зимобор всей кожей ощутил, как расходится на две половины незримая плотная грань, пропуская его, чтобы тут же сомкнуться снова, но не впереди, а позади. Он миновал ее, первый шаг к цели сделан.

Зеленоватое сияние померкло, вокруг стало почти темно, темнее, чем было на той, человеческой, стороне. Перед собой он увидел поначалу лишь ту же высокую траву и густые заросли бузины. Но и они изменились: трава теперь шелестела под ногами, словно возмущенная вторжением, грозила, упрекала, кусты бузины шевелились на ветерке, и Зимобор чувствовал, что на него оттуда смотрит множество глаз. С каждым шагом он все дальше уходил от безопасного берега, погружался в неведомое.

Вышла луна, вершина горы осветилась. И она стала совсем другой. Священная гора обрела тот облик, который он мысленно рисовал себе, воображая то, что было до пожара. Первым, что он увидел, был высокий, в два человеческих роста, идол Ярилы. Он казался так огромен и грозен, что Зимобор невольно поклонился. Ног у идола не было – нижняя часть толстого дубового бревна оставалась необработанной, сохранила даже кору, и собственно изображение начиналось на уровне груди. Значит, врали слухи, будто у идола было позолоченное «это». Зато в руках Ярила держал изогнутый турий рог, действительно обитый позолоченным серебром.

Позади Ярилы выстроились цепочкой идолы поменьше, а за ними тянулись темные строения – хоромины, предназначенные для многолюдных священных пиров. Их двери были открыты, с маленьких окошек убраны заслонки, и внутри шло шумное веселье. Блестел огонь, тянуло дымом, запахом жареного мяса, раздавались голоса. В первые мгновения Зимобор ничего этого не заметил: этот мир развивается и расширяется по мере того, как к нему приглядываются. Кто там, в хороминах, люди или духи? Если и люди, то не те… Предки? Может быть, духи спящих собираются здесь на свой потусторонний праздник? Из ближайшей двери доносился звонкий, стройный перезвон гусельных струн и красивый, старчески тонкий, но еще сильный и уверенный голос умелого певца выводил древние, знакомые Зимобору строки: