Лев Троцкий

Но внезапно все изменилось. Едва Лев Давидович отправил жене очередное письмо, где планировал покинуть дом Гидальго через два-три дня и совершить путешествие по стране,[1467] в его комнату ворвался Диего. Экспансивный мексиканец, не умея сдержать чувств, бросился к Троцкому с возгласом: «Лев Седов мертв!» И протянул телеграмму из Парижа. Как рассказал позже Троцкий жене, он решил, что с ним разыгрывают какой-то жуткий фарс. «Пошел вон!» — закричал он. Диего вышел. Осознав, что его сын действительно умер, Троцкий впал в состояние отчаяния. Вскоре, однако, Ривера смог вывести его на улицу, усадить в машину и привезти в «Голубой дом».

Наталья Ивановна через десять лет вспоминала: «Я была в Койоакане, сортируя старые фотографии наших детей. Раздался [дверной] звонок, и я удивилась, увидев Льва Давидовича. Я пошла ему навстречу. Он вошел, еще более сгорбленный, чем обычно (по многим воспоминаниям, Троцкий обычно ходил гордо, с очень прямой спиной. — Г. Ч.), его лицо было пепельно-серым; казалось, что внезапно он превратился в глубокого старика. «Что случилось? — спросила я его тревожно. — Ты заболел?» Он ответил тихим голосом: «Лева заболел, наш маленький Лева…» Только теперь я поняла. Я так боялась за Льва Давидовича, что мысль о том, что что-либо может случиться с Левой, никогда не приходила мне в голову…»[1468]

Состояние внутренней опустошенности у Троцкого продолжалось, однако, недолго. Это была бы совершенно другая личность, если бы даже гибель сына он не использовал в политических целях. Разумеется, Лев Давидович тяжко переносил потерю, он с ужасом думал о том, что пережил всех своих четверых детей (к этому времени Лев и Наталья были убеждены, что и с Сергеем расправились), периодически к нему возвращалась нервная истощенность, граничившая с душевным расстройством, но он брал себя в руки и с упорством фанатика возвращался к привычному делу политического борца.

Еще задолго до этого, в 1935 году, он записал в дневник:

«По поводу ударов, которые выпали на нашу долю, я как-то на днях напоминал Наташе жизнеописание протопопа Аввакума.[1469] Брели они вместе по Сибири, мятежный протопоп и его верная протопопица, увязали в снегу, падала бедная измаявшаяся женщина в сугробы. Аввакум рассказывает: «Я пришел, — на меня, бедная, пеняет, говоря: — Долго ли муки сия, протопоп, будет? И я говорю: — Марковна, до самые смерти. Она же, вздохня, отвещала: «Добро, Петрович, еще побредем».

Одно могу сказать: никогда Наташа не «пеняла» на меня, никогда, в самые трудные часы: не пеняет и теперь, в тягчайшие дни нашей жизни, когда все сговорились против нас…»[1470]

Троцкий тогда не думал, что настанут еще более трудные часы. Видимо, выходя из приступов отчаяния, он не раз вспоминал то, что прочитал в «Житии» Аввакума и что записал в дневник. Сравнение себя самого с упорным религиозным фанатиком не было случайным: Троцкий все более чувствовал себя, в отличие от прагматика Сталина, подлинным пророком коммунистической веры.

Восемнадцатого февраля 1938 года он послал от своего имени и имени Натальи телеграмму соболезнования Жанне,[1471] а через два дня написал статью-некролог «Лев Седов — сын, друг, борец», опубликованную в номере «Бюллетеня оппозиции», значительная часть которого была посвящена памяти Льва.[1472] Статья была проникнута глубокой болью, но в то же время носила сугубо политический характер, начиная с посвящения «пролетарской молодежи». Отец вспоминал юные годы Льва, его скромность, нежелание жить с родителями в Кремле и уход в «пролетарское общежитие», участие в субботниках и работу в оппозиции, помощь в ссылке, усилия в эмиграции по изданию «Бюллетеня».

Расследование гибели Седова, проведенное французскими службами, ничего не дало. Экспертиза пришла к выводу, что смерть наступила в результате естественных причин. Хотя адвокат Розенталь предоставил следователям материалы о слежке агентуры НКВД за каждым шагом Седова, пойти по этому пути прокуратура не решилась. И это несмотря на непонимание причин резкого ухудшения состояния, а затем его кончины, которое выразили врачи больницы.[1473] Вряд ли, как полагал Троцкий, следствие не дало результатов из-за давления французских властей, не желавших осложнять отношения с СССР. Скорее возобладало стремление идти по наиболее безопасному пути. Но, разумеется, заключение экспертизы было на руку советской верхушке.