Лихое время. «Жизнь за Царя»

Иван Никитыч пошел наверх, в маленькую светелку (даже не светелку, а чуланчик, в котором можно спать по теплому времени!), притулившуюся под самой крышей.

Этот чуланчик был памятен с самого детства. Когда-то таскал сюда игрушки, прятался от старшего брата Федора, ежели тот собирался драть уши. В этот чуланчик, когда подрос, его заманила разбитная холопка. Боярин до сих пор помнил, как ему было страшно, зато потом — хорошо!

Взобравшись на чердак, Иван Никитыч подошел к дверям светелки и обомлел — около окошечка стояла свояченица, княгиня Мария, жена князя Мезецкого, с мушкетом в руках. А собственная супруга, дородная боярыня Анна, на пару с сенной девкой заряжали саженную пищаль. Холопка с усилием удерживала ствол, а боярыня, пыхтя и отдуваясь, неумело орудовала шомполом, утрамбовывая порох. При этом боярыня Романова говорила такие слова, которые ей и знать-то не полагалось! Княгиня Мезецкая, время от времени косилась на «боевых подруг» и покрикивала:

— Нюшка, бестолочь! Ты как шомпол-то в ствол тычешь? Ты же не капусту толчешь!

— Ты, матушка-боярыня, шомполом-то тверже тычь, тверже, — подсказывала и холопка.

— Смотри, вот как надо пыж-то вставлять! — Не выдержав, княгиня отставила свое ружье и, взяв у боярыни шомпол, в два приема затолкала в ствол пыж. — Вот, теперь пуля плотно сидит, как надо!

— Кхе-кхе, — кашлянул Иван Никитыч, давясь хохотом. — Не помешал, государыни мои?

— Ой, Иван Никитыч, напужал-то как! — подпрыгнула Мария, а Анна смущенно потупилась. Боярыня едва не закричала от счастья и еле сдержалась, чтобы не кинуться на шею мужа. Да и самому Ивану Никитычу хотелось обнять жену, но ограничился тем, что погладил Анну по щеке, а та на короткое мгновение прикрыла своей ладошкой руку супруга.

Романов, легонько отстранив куму, выглянул в окошечко и ничего, кроме неба и пламени, не увидел.

— Девки, а вы в кого палите-то? — поинтересовался боярин. — Ляхов-то тут не видно. Ворон вроде тоже.

— Да мы так, для острастки, чтобы не лезли, — виновато сообщила супруга.

— Так они пока и не полезут. Дождутся, пока ворота не прогорят, тогда и пойдут. Стрелять надобно со второго яруса. Оттуда и бить хорошо, и ляхи как на ладони.

— Ну так мы туда мужиков отправили.

— Молодцы, — похвалил боярин и, забирая у жены тяжеленную, в добрых два пуда, стенобитную пищаль, хмыкнул: — Девки, а где вы эту уразину раздобыли?

— Внизу лежала, в подполье, — пояснила боярыня. — Когда деток туда проводили, нашли. Я и решила — чего добро-то валяется? Мы ведь все ружья холопам отдали. А что, нельзя было?

— Эта пищаль уж лет двадцать как в подполье лежит. Вон, все ржавчиной изъедено… Ее мой батька откуда-то из похода приволок, а потом бросил. Как хоть дуло-то не разорвало? — покрутил Романов головой, укладывая ружье на пол. — Ладно, девки, давайте-ка вниз ступайте. Воевать пока не с кем.

Еще раз выглянув в оконце, боярин заметил, что огня уже не видно. Стало быть, с минуты на минуты надобно ждать ляхов.

Поторапливая женщин легкими шлепками пониже спины, Иван Никитыч поинтересовался у Марии:

— Княгинюшка, ты где стрелять-то училась? Неужто Данила Иваныч обучил?

Княгиня Мезецкая, умудряясь нести на плече мушкет и придерживать подол длинной юбки, смутилась:

— Меня еще тятенька, Царствие ему Небесное, учил. Говорил — вдруг-де стрелять придется, — сообщила княгиня, превращаясь из воительницы в застенчивую молодую бабу. — Вотчина-то батюшкина на самом краю Орловского уезда, а там, что ни год, татары объявлялись. А Данила Иванович, хоть и ворчал, но как-то мушкет подарил, аглицкой работы… — похвалилась княгиня, приподняв слегка оружие.

— Ишь ты, — покачал головой Иван Никитыч, рассмотрев ружье — точно, не из его запасов. — Кто бабе жемчуга да бархаты дарит, а кто — мушкеты аглицкие.

— Мушкет этот я сама у Даниила Ивановича попросила, — сказала Мария, словно оправдывая мужа. — Он ить в разъездах постоянно был, а мне с оружием-то поспокойней.

— Вона… А ты, стало быть, Анну мою стрелять научила?

— Прости боярин, — повинилась княгиня, без малейшей вины в голосе. — Когда ляхи-то пришли, мы ж и не знали — че теперь и делать-то? Решили — биться будем, пока кто-нить на помощь не придет…

— Да нет, это вы правильно решили. И Анну хорошо, что стрелять обучила, — раздумчиво похвалил боярин, стараясь, чтобы его голос был спокойным…

— Злишься, Иван Никитыч? — спросила боярыня, погладив мужа по руке.

— Да не злюсь я… — в сердцах вымолвил Романов. — Выть хочется! Что ж это за жизнь-то такая, коли жена боярина — да не самого последнего! — в своем собственном тереме должна в кого-то стрелять?! И добро бы еще, если бы терем в дремучем лесу стоял, а не граде-столице. А теперь вот еще и из дома, где пращуры жили, бежать придется, словно татю какому…