Читаем «Лимонка» в тюрьму полностью

– Охереть! – Он мотнул башкой в сторону окна. – Монах, блин. Отжал икону в монастыре и трёт, что не при делах. – Миксер дёрнул башкой, поражаясь то ли глупости, то ли хитрости монаха.

– Сидит по наговору и подозрению, – съязвил Сирота.

– Ага. – Придурок заржал и опять задёргал башкой.

Я молча играл и крутил в голове своё. Ещё по первой ходке я стал интересоваться религией. Так получилось, что угол с иконами, который был в этой камере, находился рядом с моим шконарём. И я стал вроде как смотритель за «святым углом»: протирал пыль, ставил свечи, которые катал из восковой оболочки от сыра. Узнав, что вновь заехавший – монах, я надеялся, что он просветит меня в тёмных для меня религиозных вопросах. Вещи он оставил рядом с нами, и я ждал, когда он подойдёт.

– Марс, Сиротинушка! Марсок, родной! – Сирота стал, матерясь, заново расставлять фишки.

– Ну хватит, Лёха, иди вон с малолетками потренируйся, а завтра подходи, я тебе ещё преподам.

– Ладно, не вы….ся, – добродушно оскалился Сирота и тут же подорвался искать себе другое занятие. Энергии в нём было немерено, и сидеть на месте без дела ему было сложно.

Монах скоро вернулся к своим шмоткам, присел рядом с ними на корточки, поводил взглядом по камере, ненадолго притормозив его на иконах. Вид у него был для этих мест неподходящий – тщедушный, робость и неспособность дать отпор кому бы то ни было видны в мягком лице, неуверенных жестах, растерянных глазах.

Я сложил нарды, отнёс их на место, зашёл за ширму отлить, заодно полюбовался осточертевшими прелестями Синди Кроуфорд и Мадонны, чьи фотографии наклеили над унитазом любители мастурбации.

Мне хотелось помочь этому кривому чудику не пропасть в этом дерьме, и я придумал как. Вернувшись к себе на шконарь, я негромко окликнул монаха:

– Эй, дядя, поди сюда, присядь. – Я отодвинулся поближе к изголовью, освобождая ему место.

Монах подошёл, сел на край шконки. Я достал пачку из-под Маlboro, набитую LM, протянул ему:

– Куришь?

– Грешен, – коротко вздохнув, ответил он и аккуратно ногтями вытянул сигарету.

– Монах?

– Иеромонах.

В чём разница, я не знал, но уточнять не стал.

– Из какого монастыря?

– Из Свято-Даниловского.

– По какой статье?

– Сто сорок четвёртая, часть третья.

– Как же так, иеромонах, и на тебе? – Я изобразил на лице недоумение.

Он потёр ладонью коротко стриженную голову, лоб, скользнул ею по лицу и, теребя бороду, сбивчиво ответил:

– Я пил с ними, с теми, кто украл. Сболтнул спьяну про икону… Я не знал, что они украдут… А они… Их не нашли… А меня арестовали за соучастие… По грехам всё, по грехам…

Он вздохнул и опять принялся тереть голову и лицо.

Мне в общем-то было плевать, врёт он или и вправду не при делах.

– Попал ты, короче, бедолага, ни за хрен. – Я сочувственно покачал головой. – С воли-то помогает кто? – спросил я.

– Нет, некому.

– А из монастыря что? Обозлились?

Монах в ответ только пожал плечами.

Я ненадолго напустил на себя задумчивости.

– Слушай, браток, сидеть тебе здесь вряд ли меньше полгода. Положение, сам видишь, хреновое. Сдохнуть не сдохнешь, а вот чердак окончательно съехать может легко. – Я достал сигарету, предложил собеседнику, он отказался, я продолжил: – Короче, на днях шнырь ушёл на этап, место пока вакантно, я разумею, ты приблатнённого корчить не будешь. Ничего стрёмного в этом нет. Работа и работа. Будешь стараться – всё будет пучком. Спать будешь попеременке с напарником, там сами разберётесь. С передач вам положняком и покушать и курить. Я с братвой поговорю, пристроим тебя на эту должность.

Я замолчал, ожидая его ответа. К моему удивлению, на лице монаха появилось выражение упрямой гордыни, которое я видел часто, и оно делало разные лица одинаково глупыми и неприятными. Его ответ я уже примерно знал, сейчас скажет, что ему, конечно, не в падлу, но ему это не нужно, он как-нибудь обойдётся.

– Спасибо, я не хочу. – Чем дольше его лицо сохраняло эту идиотскую маску, тем более он становился мне неприятен.

– То есть работать тебе в падлу? Я тебе что, в жопу е…ся предлагаю? Ты ж, блин, христианин, тебе ж всё, что не грех, должно быть нормально! Или я чего-то не понимаю?! – Я заводился, достал ещё сигарету, закурил, не предлагая ему.

– Мне не в падлу. Но я не хочу, извините. – Лицо монаха становилось всё глупее, всё неприятнее.

– Ладно… надоел. Был бы нормальный мужик, согласился и спасибо бы сказал. И жил бы как мужик. Иди тусуйся к х… собачьим! И ко мне не обращайся, ходи блатуй на подножном корме… на х… вас всех, дебилов!

Я жестом показал, что разговор окончен. Монах встал и вернулся на прежнее место, сохраняя на лице всё то же выражение.

– На кого шумишь, Димон? – Со второго яруса свесилась голова моего семейника Андрюхи Консультанта. Он был без своих очков на минус пять, без них он выглядел моложе и как-то более свойски.

– Да!.. – Я раздражённо махнул рукой, отгоняя неприятный разговор. – Спускайся давай, тебя жду, не завариваю.

– Это хорошо… – Голова Консультанта исчезла. Пошуршав одеждой, он спрыгнул на тапочки, заботливо подставленные мною.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее