Линкор «Альбион»

А возмущение от слов молодого человека сменилось замешательством и испугом, смешанным со стыдом, а уж после сердце сдавило настоящим, большим стыдом от одной мысли, что желание этого наглого Ройке… вдруг, как-то… при стечении каких-то фантастических обстоятельств… может и осуществиться. Впрочем, почему фантастических? Ведь совсем недавно она сама, сама и без принуждения обещала ему свою благосклонность. Наверное, придётся исполнять свои обещания. Ведь Ройке… он такой… ну, неплохой человек. И симпатичный. И ей нравилось его целовать. От этих мыслей деву просто кинуло в жар!

Ей, конечно, надо было воспринять его слова серьёзно и хладнокровно и отнестись к ним с достоинством. А может быть, даже и оскорбиться. Но вместо этого у неё вдруг сильно забилось сердце, и она заволновалась. Вот из-за этого волнения она и издала столь не характерный для себя звук, а ещё Зоя почувствовала, что краснеет. И щёки у неё краснеют, и уши, а потому почти рефлекторно она опустила свою вуаль. Чтобы под нею… о, Господи… хоть немного первости дух. А этот болван, который ввёл её в краску, вдруг ещё и спрашивает со всей возможной заботливостью, волнением и желанием разглядеть её под вуалью:

— Фройляйн Гертруда, вам дурно?

«О, какой же он болван! Я задыхаюсь от стыда и волнения, а он ещё спрашивает! И главное, так проникновенно, с такой заботой!».

Девушка снова схватила со стола стакан с лимонадом и, чуть приподняв вуаль, стала пить лимонад. Выпила весь, даже разгрызла пару кусочков льда, которые к тому времени не успели растаять. И только потом, поняв, что Ройке всё ещё ждёт от неё ответа, наконец пропищала, так жалко, что самой себе стала противна:

— С чего это вдруг?! Нет, нет, я абсолютно не волнуюсь.

«Почему я сказала «волнуюсь»?! Он же спрашивал про другое!».

Зоя стала махать на себя руками — веера же у неё не было, — словно ей не хватало воздуха, чем ещё больше взволновала Генриха; он пересел на другой стул, чтобы быть к ней ближе, поймал её левую руку и сжал её довольно крепко.

— Фройляйн Гертруда, наверное, я поспешил… Но просто… Вы мне обещали… Если я доберусь до Джеймса… Я подумал, что всё сделал… и вот… но если вы не готовы…

— Ах, Генрих… Я обо всём помню…, — она прервала его и замолчала, потому что не могла говорить, так как сердце её билось просто бешено… Ей потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. — Генрих, я готова исполнить своё обещание. Просто… ну… просто не сейчас… Может быть, завтра. Сейчас я хотела поговорить о камне. О рубине.

— О рубине? — переспросил он, с некоторым разочарованием и не выпуская её руку.

— Ну, о том, как нам его добыть.

— Ах да…, — он согласился вернуться к делу и улыбнулся. — Но пока… Сейчас я хотел бы вас поцеловать. Это в виде аванса…

— Хорошо, — сразу согласилась Зоя, но тут же поняла, что её кидает в жар от всех этих разговоров и поэтому она вся пунцовая, что щёки её горят огнём; и поэтому дева произнесла: — Только вуаль я до конца поднимать не буду. Целуйте так.

И чуть-чуть наклонилась к молодому человеку, немного приподняв вуаль, только чтобы показать губы.

И Ройке, привстав, поцеловал её и не отрывался долго, несмотря на неодобрительные взгляды семейной пары, что сидела через стол от них. Впрочем, когда это молодых людей волновали осуждающие взгляды всяких стариков?

⠀⠀ ⠀⠀

* ⠀* ⠀*

⠀⠀ ⠀⠀

— Вон она идёт, — произнёс брат Тимофей с некоторым облегчением. Они ждали её уже почти полчаса, остановив арендованный электромобиль на перекрёстке Бурхардштрассе и улицы Пумпен.

— Ишь ты! — Тютин повнимательнее пригляделся к приближающейся женщине. Потом поглядел на Елецкого и усмехаясь спросил: — И откуда у тебя, брат резидент, такие знакомые?

— Какие такие? — бурчал брат Тимофей. — Обыкновенные знакомые.

— Нет, — поддержал казака брат Валерий. Он тоже ерничал. — Нет… Такие знакомые не подобает званию монашескому.

— Замолчите, злоязыкие…, — бурчал Елецкий, но без всякого озлобления, — по подлости, по подлости своей весь мир мерите.

Он вылез из коляски и помахал приближающейся женщине рукой:

— София, София…

Она, увидав его, немного прибавила шаг и заулыбалась ему как старому и доброму знакомому и даже помахала рукой в ответ.

Павлов тоже вышел из электромобиля и, подняв котелок, поприветствовал даму и услужливо открыл для неё дверцу.

— Фрау София… Прошу вас.

— Фройляйн София, — поправила его женщина и при помощи брата Тимофея забралась в коляску.

Да, это была женщина очень и очень приятная во всех отношениях. Лет за тридцать пять, в самом, что называется, соку. Не рыхла, но и не тоща, подтянута и лицом весьма миловидна. Её одежда, и особенно шляпка, говорили о том, что эта женщина не испытывает нужды, а её яркая помада и румяна, её улыбка с хорошими зубами так и манили мужчин к себе подобно тому, как пламя свечи манит легкомысленных мотыльков. И, чтобы ни у кого не было сомнений в широте её сердца, её шейку опоясывала бордовая атласная ленточка. Верный знак её древней профессии.