«Они могли подослать кого угодно», – подумала Лита, делая шаг к выходу. На роды не берут лук и стрелы, ей нечем будет защититься. Но тут старуха заговорила снова, и Лита остановилась.
– Не часто встретишь в такой глуши человека, подобного тебе. И уж вряд ли такой человек стал бы помогать обычной роженице.
– Какой «такой»? – выпалила Лита, не успев сдержаться. Этот вопрос, самый мучительный в последний год, только и ждал, чтобы сорваться с губ в надежде, что кто-то знает ответ.
Старуха сделала шаг к ней, солнце выхватило из темноты высокую фигуру в черном плаще, сколотом у горла золотой пряжкой в форме веретена. Лицо старухи было изрыто морщинами, на левой щеке расплылся страшный шрам – такие бывают от ожогов. Он перетекал на лоб и шею, левый глаз был стянут рубцами и незряч.
– Древняя кровь альтийских королей и пришлой чужестранки, детство среди собак и деревьев, в трудах и нищете. Возвышение и предательство, жертва и чувство вины, которое тебе никогда не избыть, побег и… вот ты здесь, царевна. Принимаешь роды у голодранцев. Разве ты заслуживаешь такой судьбы?
Лита молчала. Она всю жизнь принимала роды, она любила это дело. Но в том, что сказала старуха с обожженным лицом, была правда: разве она заслужила такую судьбу? В чем ее вина? В том, что дружила с марикой, доверяла ей? В том, что не послушалась отца, продолжала ходить в город? В том, что влюбилась без памяти в синеглазого мальчика, а он оказался слаб и труслив? В том, что позволила Флон умереть за себя, замешкалась на минуту и испытала облегчение, радость, когда поняла, что ей – дальше жить? «В том, что родилась», – она знала ответ. Второй царский ребенок… Но разве был у нее выбор? Никто не властен, когда и у кого родиться, когда и где умереть, на все воля равнодушных богов.
– Даже отец не смог вступиться за тебя, царевна, – продолжала старуха. – Он всю жизнь притворяется сильным и значимым, а сам, посмотри-ка, так легко отдал тебя на растерзание Первому совету, смирился с их решением.
– У него не было выбора, – прошептала Лита.
– Был. Он должен был взять свой меч и рубить их, пока все они не лягут у твоих ног бездыханные. Вот как должен поступать отец, когда грозят смертью его дочери.
– Кто вы такая? Откуда меня знаете? Что здесь делаете? Как вас зовут?
Старуха посмотрела на чашу с розовой водой. Лита думала, что она не ответит, но та сказала медленно:
– Свое имя я давно позабыла. Судьба тоже не пощадила меня. Я хотела всего лишь владеть тем, что мне дано по праву рождения, но меня попытались заключить в клетку. Тогда я сбежала, я спасла целый народ от войны и рабства, но они решили, что я злодейка, что я сошла с ума, что их свобода не стоит даже крохотной жертвы. О Семипрях! Будто свобода дается просто так, потому что мы родились и живем, будто ничего не должны за нее всесильным богам!
«Почему же нет? – хотела крикнуть Лита. – Я родилась и жила в лесном доме, и я была свободна! Просто потому, что я есть!» Хотела, но не крикнула. Что-то было в голосе старухи, какая-то упрямая сила, вера в то, что только она и знает, как надо, как правильно. И может, она единственная, кто скажет Лите, куда ей идти.
– И вот они прогнали меня, бедные, заблудшие дети. Разрушили мои чары, сломали вековой обряд. Теперь они открыты всем врагам, теперь они падут под натиском имперских орд. Пусть.
– Вы бросили свой народ?
– Они выбрали другую пряху, – горько сказала старуха. – А я-то ей помогала! Думала, она придет мне на смену, сильная, несчастная, та, которой нечего терять! Думала, будет помогать мне держать границы Суэка!
Лита закусила губу: Глен и Рия, они ведь оттуда, из Суэка. И та, что приходила за ними… Кьяра. Старуха закашлялась, а потом вдруг зачерпнула ладонью розовую воду и умыла ею лицо. Литу передернуло.
Старуха сосредоточилась на своем указательном пальце, стала ковырять его, будто вынимала занозу. Глянула на Литу.
– А хочешь, вытащу занозу из твоего сердца? Она у тебя длинная, как спица, и ледяная, как во́ды озера Тун…
Лита не знала такого озера, хоть название и показалось ей знакомым, но от одной мысли, что эта старуха будет к ней прикасаться, ее снова передернуло.
– Ты хорошо делаешь свое дело, царевна, – усмехнулась старуха. – Но ты тратишь свои силы на мелочи, которые тебя недостойны. Тебе предначертано великое, а ты размениваешься на ерунду.
«Разве живые и здоровые дети – ерунда?» – подумала Лита и снова не посмела сказать это вслух.
– Но я дам тебе книгу, царевна. Свою книгу. В ней – твоя судьба и ответы на твои вопросы.
Она вытащила из-под плаща и протянула Лите книгу в темно-синей, как ночное небо, обложке. Края ее были обожжены. В комнате запахло дымом погребального костра.
– Что мне с ней делать? – спросила Лита, пряча руки за спиной.
– Сама разберешься, не такая уж ты и наивная, – хмыкнула старуха. – Мне она больше не нужна. Мой путь лежит теперь в такие земли, где лучше не иметь за душой ни одного вопроса.
– Ты умираешь?
– Если бы я могла…
Старуха вдруг рассмеялась – будто ворона закаркала, потом закашлялась, зачерпнула воды, выпила, сказала невесело: