Лицей 2020. Четвертый выпуск

Костик уже был на «Диво Острове». Тогда он робко присматривался к американским горкам, колесу обозрения, штуке, которую называют «шейкер», штуке, которую называют «бустер», ракете на привязи, карусели…

Слишком много их — громких железных чудовищ.

Но он не был пуглив. Просто знал: к аттракционам лучше не прикипать. Они хотели веселить так же явно, как брикет пломбира, выглядывая из холодильника, желает накормить. И это всё равно не полная правда. Тут он не мог — и никогда за всю жизнь не сможет — подобрать слова… Дело даже не в неприкрытых намерениях. Ведь много вещей так устроено. Съешь меня, выпей меня, надень меня.

Но огромные агрегаты для веселья ещё проще.

Они перед Костиком были голые.

— Чего ты не ешь, я не поняла? В следующий раз не куплю…

Он быстро надкусил сухую булку с краю. Опять поднёс хот-дог ко рту, чтоб казалось: ест, ещё как ест, мам… Хуже было не когда мать кричала, а когда била. В середине лета она щедра на подзатыльники. А импульс от ладони в черепушку надолго оставался внутри. Гудел, не затихая, хотя била-то она не сильно. Если и существует экспертиза по оправданности подзатыльников, то она бы уж точно постановила: ни один из них не был жизненно необходим.

— Доброго утра, сударыня! Не желаете ли запечатлеться с Петром Великим и Екатериной Великою?..

Светлана ускорилась, обходя странные фигуры.

Костик за ней не успел, замер перед широченным золотистым подолом Екатерины. Голос у неё был пузырящийся, волнующий — первый плеск шампанского в бокал. Рядом возник мужчина. Столь высокий, что взор мальчика долго поднимался от сапогов по изумрудному камзолу, расшитому золотом, с манжетами рубахи, в которых можно прятать охапки голубей… — и на жабо остановился. Выше всматриваться опасно — солнце жалило. «Повезло же, а, — пробурчал Пётр Первый уже другим голосом, — тоже жрать хочу».

Мальчик пошёл в обход этих костюмов.

— Костик, догоняй давай!

— Мам, а кто это?

— Аниматоры. Пристают к людям. И за фотографии деньги требуют.

— А с меня не требуют!

— Везучий ты у меня, Костик… Давай скорее. Тут курят, дышать невозможно.

Но он обернулся, надо же их досмотреть. С Петром почему-то не вставали рядом. А вот Екатерина была нарасхват, и она вовсю об этом хохотала. В ясное солнечное утро усы и длинные волосы Петра были угольно-чёрными, хуже треуголки. Он то и дело приподнимал её, вытирая пот.

Костик дал бы ему денег просто так.

Сегодня тридцативосьмилетний актёр Самохин был куда более жалок и рассеян, чем обычно.

Ряженый шут корпоративов и второй эшелон любительского театра. Толпа Самохина почему-то дезориентировала, как и мальчика с хот-догом, но для него это непрофессионально! А ещё знойное лето… И что-то витало поверху. Не грипп, нет, и не давление… Ощущение у Самохина: будто из джунглей бесчисленных оттенков тревоги грядёт экзальтированный кураж. Разобрать эти оттенки смог бы только надорванный петербургский неврастеник, а превратить их в искусство — Кафка. Только на что Самохину кураж? «Петра» можно играть левой пяткой.

Он растирал потный лоб до красноты.

Знобило.

Нутро щекотало предчувствие: вот-вот сотни петербуржцев в пёстрых майках и непривычных шортах, всех возрастов и уровней надменности, кулисами разойдутся в стороны. Потому что — плоские они, обыватели. И состоится у Самохина большая роль. Кто-то его заметит. Шепнёт другому. Третий одобрит. Фактура его, ужимки как влитые утопнут в нужном (ну, хоть кому-нибудь нужном!) пазе, и мозаика шедевра сложится. Случится та самая переломная постановка. Или «проект» — так сейчас говорят? Вовсе не этот ежедневный фарс с полиэстеровым нарядом императора, по ставке четыреста рублей в час. Без этого «ох, я вам сейчас бороду укорочу!..», и чтоб чернь не кричала — как вот на «Диво Острове», — и никто его за царёвы булки больше не ущипнёт, — нет, будет по-настоящему.

Голова кружилась.

Парк притоптывался, сплющивался коржами нехитрого торта: плоскость земли, плоскость людей, плоскость флоры, — а фонарные столбы усажены в них проверочными зубочистками. Город-то горизонтальный. Высоту его всхода испокон задавали культовые постройки — что может быть выше?

Даже не верится — Самохин может! Вопреки правилам города, актёр, уносимый головокружением, будто поднимался в небо. Во весь государев рост. И, глядя с мнимой высоты, не мог не уловить сходство парка Крестовского с подарочной коробкой.

Ровные аллеи лентами крест-накрест стягивают упаковку. Пересекаются они на ажурной эмблеме — центральном фонтане. Блестит мишура травы. Пересыпается конфетти людей. Не зря человечки так гогочут, ржут, орут, визжат, ох не зря. Вот-вот Крестовский-подарок вскроют…

Подарок — для кого?

Самохин пошатнулся, испугав парочку китайских туристов, брякнул с наигранной бодростью коллеге-«Екатерине»:

— Так солнечный удар недолго словить!..

И упал на скамью.