Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Я присоединился к авантюре мистера Пауэлла не только из преданности основным принципам первой Конфедерации и надежды возродить их в качестве краеугольных камней во второй, но также и ради того, чтобы вернуть твое уважение и ту благосклонность, которая всегда принадлежала мне по праву твоего законного мужа.

Ты постоянно и грубо отказывала мне в моих правах, Эштон. Ты раз за разом унижала меня, несмотря на мою огромную любовь к тебе, и погубила меня – и как политика, и как мужчину. Я восхищаюсь отношением мистера Пауэлла к правам и идеалам Юга, но как человек он вызывает у меня глубокое презрение, потому что я догадываюсь о вашей с ним связи. Хотя у меня нет достаточных доказательств, я уверен, что вы давно уже любовники.

Поэтому на тот случай, если меня постигнет безвременная кончина, я хочу быть уверенным в том, что ты наказана за свое распутство. Перед отъездом из Ричмонда я отправил должным образом заверенное распоряжение своему старому партнеру в чарльстонской фирме «Томас и Хантун». В Детройте я получил подтверждение, что мое письмо получено и его законность подтверждена, как и законность завещания, заменившего прежнее, составленное в твою пользу. Теперь все твои грязные деньги от «Уотер Уитч», по закону принадлежащие мне, будут в случае моей смерти разделены между моими кузенами и прочими дальними родственниками, каких только удастся найти. Часть суммы передается на благотворительность. Ты не получишь ни пенни.

Это моя маленькая месть за те многие горести, которые ты мне причинила.

Джеймс

Эштон пошатнулась, смяв письмо в повлажневшей ладони.

– Неправда… – прошептала она. – Схватив ридикюль, она швырнула его о стену. – Неправда!

Задыхаясь от бешенства, она перевернула кровать, запустила в стену стулом. Снизу прибежала хозяйка и заколотила в дверь, запертую изнутри на железный крючок.

– ¿Señora, qué pasa ahí adentro?[65]

Стул сломался. Она расколотила фарфоровый таз для умывания – осколки разлетелись вокруг, как шрапнель, – потом кувшин для воды и разбитое зеркало на стене, теперь уже крича во все горло:

– Неправда!.. Неправда… Неправда!!!

– ¿Señora, está enferma? ¡Conteste o tumbaré la puerta![66]

Последние слова донеслись до нее как в тумане; глаза ее вдруг закатились, и она упала без чувств.

Хозяйка толкала дверь до тех пор, пока крючок не сломался. А потом принялась трясти свою постоялицу и даже несколько раз ударила ее по щекам. Когда Эштон наконец очнулась, она весьма туманно объяснила свое поведение неким загадочным приступом, пообещав возместить все убытки, что, разумеется, было ложью. Потом попросила хозяйку помочь ей лечь в постель, потому что очень больна. Женщина с ворчанием согласилась.

Оставшись в одном белье, Эштон пролежала в постели весь день и почти всю ночь, мучаясь от духоты. Голова пухла от страха, тревог и раздумий. Наконец ближе к утру воздух стал прохладнее. Эштон заснула и проснулась вскоре после полудня, когда ансамбль мариачи, который, похоже, прочно обосновался в кантине, опять затянул свои заунывные мелодии гитар и скрипок.