Любовь, похожая на смерть

– Годится, – Ахмед сглотнул горькую слюну, мысленно подсчитывая и пересчитывая деньги, что удалось отложить для поездки на родину. Триста долларов – это целое состояние, несметное богатство, но жизнь – она всего одна. Она стоит этих денег.

– Только, пожалуйста…

– Об этом не волнуйся, – сказал хирург. – Я с ментами не контачу.

Власов еще раз повторил номер мобильного телефона и проводил пациента до двери кабинета.

Глава 6

Стас Гуляев проснулся внезапно, будто кто-то толкнул его в плечо. Разлепив тяжелые веки, обвел взглядом потолок незнакомой комнаты, окно и плотно задернутые портьеры. На противоположной стене – плохо различимая в полумраке картина в золоченой раме. Что-то такое на тему природы: солнце, а внизу нечто зеленое. То ли лес, то ли болото. Рядом с картиной тикали настенные часы, но разобрать, сколько времени, не представлялось возможным: серебряные стрелки сливались с одноцветным циферблатом.

Стас повел ухом. Из соседней комнаты доносился приятный мужской голос:

– Прокурор заявил, что останки тел, обнаруженные на пепелище дома престарелых, будут направлены на экспертизу. В настоящее время определить, сколько именно стариков погибло при пожаре интерната, не представляется возможным.

На прикроватной тумбочке лежала книга «Практикум гипнотизера» и стоял стакан воды. Перевернувшись на бок, Стас зажал стакан в неверной слабой руке, поднес к сухим губам. Вода отдавала хлоркой, будто ее налили из общественного бассейна. Стас выпил все содержимое в три жадных глотка. Опустил голову на подушку и тихо застонал. Что это за мужик трындычит в соседней комнате? И о каком пожаре речь? Впрочем, черт с ним, с пожаром. Вот главный вопрос: где находится Стас, что это за комната, что за кровать? И вообще непонятно, на каком он свете. На этом? Или уже… сам того не заметив, отошел в мир иной. Стас долго смотрел на серый потолок, будто надеялся увидеть на его плоскости ответы на свои вопросы. Но ответов не было. Тупая боль в голове не ослабевала, память, в которой плохо отпечаталась картина вчерашнего вечера, оставалась мутной.

– Убийца успел совершить три выстрела с крыши дома, расположенного на другой стороне улицы, – сказал мужчина из другой комнаты. – Один из телохранителей прикрыл чиновника своей грудью, но было поздно. Исполняющий обязанности городского головы скончался в местной больнице, не приходя в сознание. Главный врач сообщил, что одна из пуль задела сердце…

«Конечно же, я в России, в Москве, – подумал Стас. – Где же еще?» Теперь память стала возвращаться, но медленно, по капле. Да, он в Москве. Где же ему быть? Он на квартире, куда притащил его Радченко. В проклятой душной конуре, за порог которой лучше не выходить, потому что опасность буквально дышит в лицо. А человек не кошка, у него одна жизнь, а не девять.

Умирая от тоски и космической скуки, Стас просидел в этом клоповнике двое суток. Он терпел сколько мог. Листал старые журналы, пытался смотреть телевизор, вдыхая запах пыли и поднимавшегося с улицы бензинового смрада. Алла где-то пропадала целыми днями и возвращалась вместе с Радченко ближе к ночи. Вчера вечером Стас, измученный одиночеством, вышел прогуляться. И оказался…

Господи, как же назывался тот кабак? «Остров», кажется. Точно уже не вспомнишь. Играла музыка в стиле поп, а на сцене долговязая худая девица с острой лисьей мордочкой, лишенная даже малой капли сексапильности, высоко задирала костлявые ноги, похожие на ходули. Торчали острые ключицы, колени напоминали бильярдные шары, выточенные из желтой кости мамонта. Из одежды на танцовщице были прозрачные трусики, не прикрывавшие худосочный зад, и фиолетовый парик из нейлона.

Помнится, Стас, проглотивший пять порций водки с лимоном, пришел в восторг от этого жалкого зрелища. Он поманил стриптизершу пальцем, сунул ей в трусы десять баксов и послал вслед воздушный поцелуй. Деньгам девка обрадовалась, поцелуя не заметила.

И вот еще вопрос: как звали парня, который весь вечер шептал на ухо, что надо бы завалиться к чумовым девкам? Мол, они уже легли и просят. Он, Стас, слишком боялся венерических болезней и местных бандитов. И благоразумие взяло верх. Он позволил себе только два удовольствия: выпивку и ужин. Теперь эти удовольствия представлялись сомнительными. Водка оказалась самой паршивой, что можно было найти в Москве и ее окрестностях. А после ужина в желудке началось брожение, а затем тупая боль, которая не прошла до сих пор.