— И он ответит! — горячо воскликнула девушка. — Я уверена, ты найдешь способ доказать его вину. Но я не могу посодействовать тебе в этом, потому что ничего не знаю. Если бы я могла подсказать тебе хоть что-нибудь, что бы могло помочь арестовать и остановить его, я бы обязательно так поступила. Неужели ты не можешь наконец поверить мне?
Гаретт закрыл глаза, его лицо мучительно исказилось.
— Не знаю, Мина, — почти прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Ты так околдовала меня, что я не способен разумно мыслить, когда дело касается тебя.
Мэриан содрогнулась, представляя себе, какая отчаянная внутренняя борьба происходит сейчас в его душе. Она понимала, что, только завоевав его доверие, она может перетянуть чашу весов на свою сторону. Доверие и любовь. Больше, чем что-либо другое, она жаждала сейчас его любви.
И то, что судьба предначертала ему быть графом Фолкхэмом, не может лишить ее этого счастья, убеждала она себя. Не колеблясь больше ни минуты, она подошла к нему совсем близко и взяла его за руку.
Гаретт опустил взгляд и посмотрел на их соединенные руки, затем взглянул ей в лицо. Его глаза горели лихорадочным огнем. Завладев полностью его вниманием, Мэриан отошла к столу и взяла длинный нож, которым обычно режут мясо. И вдруг быстрым, точным движением она подняла руку и прижала острие ножа к его шее.
— Если я действительно такая злодейка, какой ты пытаешься меня представить, то почему бы мне сейчас не перерезать тебе горло и не убежать? Почему бы мне не воспользоваться этой возможностью? Ведь ты хочешь отправить меня на виселицу! И что значит для убийцы еще одна смерть?
Гаретт с некоторым удивлением, но без малейших признаков страха молча смотрел на нее.
— Вот видишь! Ты не веришь, что я могу это совершить! — воскликнула она торжествующе. — Если бы ты хоть на мгновение подумал, что тебе грозит опасность, ты бы просто вырвал из моих рук этот нож. Но ты знаешь, что я никогда не смогу навредить тебе! Никогда! Ты доверяешь мне… — Ее голос сорвался, но она справилась с волнением и закончила: — Ты доверяешь мне, просто ты сам этого еще не осознал.
Внезапно она повернула руку и прижала острие ножа к своей шее, там, где быстро пульсировала жилка. Прежде чем он успел двинуться с места, Мэриан чуть сильнее нажала на нож, проколов кожу. Из-под лезвия выступила капелька крови.
Мгновенным движением Гаретт схватил ее за запястье, вывернув так, чтобы отвести нож от ее шеи. Он с такой силой сжал ей руку, что она, не выдержав боли, разжала пальцы, и нож со стуком упал на пол.
В следующее мгновение он рванул ее за руку и прижал к себе с такой силой, что она едва могла дышать.
— Ты не можешь стерпеть даже вида того, как я пытаюсь причинить себе боль, — прошептала она, справившись с непрошеными слезами. Голос ее заглушала ткань дублета, к которому он прижимал ее голову. — А что с тобой будет, когда какой-нибудь грубый палач потащит меня на виселицу и станет затягивать на моей шее веревку?
— Нет! Тебя никто не повесит, — яростно воскликнул он. — Я никогда этого не допущу!
— Если ты отдашь меня в руки гвардейцев короля, возможно, у тебя уже не останется выбора.
— Довольно! — прорычал он, освобождая ее на мгновение. Он сжал ладонями ее лицо и заставил взглянуть на него. Глаза ее блестели от непролитых слез. — Не будет никакой тюрьмы. Никто и никогда тебя не повесит! Ты слишком хорошо показала мне, что я не смогу отдать тебя им в руки, черт меня возьми!
Ее сердце замерло, когда она внимательно вглядывалась в его лицо. Она победила в его отчаянной схватке с самим собой… или только продлила битву еще на неопределенное время?
— Но как же быть с клятвой верности, которой ты присягал своему королю, твоему государству? — Она не могла не задать этот вопрос, хотя панически боялась услышать ответ.
Гаретт твердо посмотрел на нее.
— Чего стоят клятвы, если они заставляют меня пойти против моей природы? Я не в силах смотреть, как ты страдаешь. Я молюсь лишь о том, чтобы ты и в самом деле была невинна, как ты это утверждаешь. Если же нет… Что ж, тогда моей гордости будет нанесен удар, который мне придется пережить, ибо я не могу предать тебя, даже если окажется, что я просто одураченный легковерный болван.
Ни с чем не сравнимая радость и облегчение, которые она испытала при этих словах, не смогли полностью избавить ее от беспокойства. Она должна знать, что он собирается делать. Ведь Гаретт — человек чести, он не может так легко отказаться от выполнения своего долга. Но она не знала, имеет ли она право задавать ему такие вопросы.
— Я никогда бы не стала дурачить вас, милорд, — проникновенно сказала она и накрыла ладонями его руки, все еще сжимающие ее лицо. — Если вы все еще не верите мне, я бы предпочла, чтобы вы поступили со мной так, как подсказывает вам разум.