Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Локи до конца не верил в происходящее. Он ожидал, что сестра падет на колени и начнет молиться на каком-нибудь неизвестном наречии, но вместо этого она взяла фибулу, положила на камень и молча уставилась на нее. Локи последовал ее примеру, но ничего не заметил, даже увеличив количество огненных шаров. Сестра заходила то с одного бока, то с другого, но фибула не подавала признаков жизни. Ночь окончательно вступила в свои права, а тучи заволокли звезды — ничто, кроме огненных шаров, которые вымотанный Локи с трудном поддерживал, не освещало раскуроченный курган. Царевич мысленно прикидывал, как до рассвета вернуть кургану приличный вид, как вдруг над фибулой возникла женщина.

Локи инстинктивно отпрянул назад и схватился за оружие — один из огненных шаров тут же потух. Женщины не было секунду назад, но сейчас она стояла перед ним. Без всяких щупалец или клыков. Самая обычная асинья. Живая…

— Мама! — царевна бросилась в объятия покойницы и обняла ее, хотя для этого ей и пришлось согнуться в три погибели. Это не могла быть иллюзия, иллюзию не обнимешь.

Локи смотрел на незнакомку во все глаза. Она стояла в роскошной шубе и теплых сапогах. Черты лица были грубые, заветренные: жизнь асиньи явно клонилась к закату. Локи знал даты рождения безвременно почивших царевичей, но никогда не пытался посчитать возраст матери хотя бы примерно. Она оказалась не молода, если не сказать стара. Она была некрасива и совсем не походила на ту молоденькую асинью с копной пшеничных волос и россыпью мелких веснушек, которую показывал отец. А еще она была совершенно чужой, нисколько не похожей на свою дочь, с которой тихо разговаривала на древнеетунхеймском — чужом для Локи языке. На него она не обращала ни малейшего внимания, пока царевна на произнесла на современном наречии, сдобрив фразу целым потоком вежливых суффиксов:

— Мама, я пришла не одна. Здесь мой младший брат — Младший Царевич Етунхейма.

— Что? — царица так резко повернулась, что у любой живой асиньи хрустнули бы разом все шейные позвонки. — Это действительно ты?

Ее асгардский был грубым и походил на карканье, она словно выплевывала каждое слово на ненавистном языке. Лицо, изборожденное морщинами, стало по-настоящему уродливым, из-под шапки выбились седые пряди волос.

— Как же ты похож на моих сыновей! Лизоблюд Одина, погубивший Етунхейм. Ты должен был сдохнуть в храме, но ты выжил!

Искаженное яростью лицо теряло черты, роднившие его с живыми асами.

— Я же прокляла тебя. Ты должен был сдохнуть в младенчестве!

Локи оторопело смотрел на мать. Горло сжалось в болезненном спазме, не позволяя выговорить ни слова.

— Раз ты выжил, — женщина протянула дрожащую морщинистую руку, — то я прокляну…

Договорить она не успела — два кинжала вонзились в фибулу, расколов ее. Дух исчез мгновенно, будто его и не было. Потух огонь, оставленный без присмотра. Остался только один маленький огненный шарик, на поддержание которого у Локи уходили последние силы. Он озарял их лица — Младшего Царевича и Старшей Царевны. Они смотрели друг на друга, а кинжалы, брошенные одновременно, так и остались лежать на камне. Осколки фибулы разлетелись в стороны, драгоценные вставки выпали и затерялись в земле и туфе. Только сейчас Локи заметил, что они с сестрой похожи не только внешне. Разделенные почти тысячью зим, разделенные мирами и воспитанием, они сохранили некую общность мышления.

— Ты спасла меня, — с трудом произнес царевич на асгардском, забывая об этикете. — Зачем?

— Ты мой брат и мой будущий муж — так сказал Один много веков назад, — медленно произнесла царевна на етунхеймском. Глаза Локи расширились, он вспомнил давнишний сон — больше года прошло, и вот он частично сбылся. — Ты моя семья — это самое главное. Мама мертва, никто не оживит ее, ей еще долго пировать в Вальгалле. Она ненавидит асов и тебя. Твоя смерть должна была даровать Етунхейму могущество, но ты выжил, а Етунхейм разрушен.

— Из-за меня твоя жизнь не сложилась, — Локи поднял оружие сестры. Она бросала кинжалы не хуже него и прекрасно знала, что единственная могла остановить духа. Если бы Локи против ее воли сломал фибулу, она бы перенесла дух матери в другую погребальную безделушку.

— Твоя смерть — это смерть моего брата, — пояснила царевна, сжимая в руке роскошный кинжал Локи. — А я верю, что когда-нибудь ты починишь хотя бы часть того, что разрушили наши предки. Возродишь величие Етунхейма. Ведь ты сейчас с теми, кто видит гораздо дальше дворца Асгарда. Я верю, — она убрала кинжал к себе, Локи последовал ее примеру, — в те воспоминания, которые остались в твоем сердце, но которые ты никогда не вспомнишь. О зимах, проведенных с нами — с твоей настоящей семьей.

Царевна и не догадывалась, но Локи с недавнего времени всё помнил. Лучше всего — события в храме, но в памяти всплыли также отрывки из далекого младенческого прошлого. Четырнадцать первых зим он прожил в Етунхейме — хватит ли этого, чтобы погасить ненависть к народу ледяных гигантов?

— Кто убил ее? — с трудом произнес он. — Кто убил наших мать и братьев?