И над всем этим царили трое: царственная, одетая в холодные голубые бриллианты льда и блестящую пелерину из зимнего пуха снежная королева — гора Аввиссаэль, бездонное, растворившее в себе потоки света небо и солнце.
В этой части горная цепь сжалась до предела, будто сплющенная неведомым великаном, зато, будто компенсируя свои лишения, выросли не вширь, а ввысь. В этом было их величие и сила, превосходство над людьми, такими беспомощными по сравнению с почти вечными шершавыми камнями. Сменялись целые поколения — на них не появлялось ни единой морщинки, они боялись только ветра и времени, но времени не человеческого, быстротечного, стремительного, суетливого, а времени, где каждая минута — десятилетие, а столетие — всего лишь час.
Бушевавшие у их ног войны не могли поколебать ледяное спокойствие камней: они просто их не замечали.
И человек боялся, почитал горы как символ бренности всего земного и пугающей вечности небесного.
Стелла увидела их в розовой дымке, залившей вершины острых пиков; у подножья грозного соседа под тихий шепот волн спал Сунар — еще один город-призрак другой жизни, но гораздо более далекой, чем Родеза. Это было так давно, что только тени страллов, быть может, приходившие по ночам к своей столице мира, помнили его — белоснежного, с багрянцем заката, румянцем зари, достойного спутника прекрасных гор.
Очнувшись от неземного очарования камня, принцесса поискала глазами дорогу, которая вывела бы ее к Сунарскому перевалу, и, отыскав, пустила Палеву рысью.
Шарар, мокрый от тяжелой росы, трусил рядом, напряженно вслушиваясь в первые утренние звуки.
Оккупированная территория… Здесь так тихо, даже не верится, что горячее дыхание войны опалило окрестности. И ведь никаких признаков — леса целы, вокруг — безмолвие, не сидят в засаде солдаты, не проверяют у встречных документы. Но в том-то все и дело, что вокруг тихо: тишина мертвая. Где отары овец, где пастухи, где ребятишки и женщины, заготавливающие на зиму ягоды и травы, почему не слышно топора дровосека, почему вообще ничего не слышно, будто люди никогда вовсе тут не жили?
Как-то все странно, вряд ли захватчики проявили бы такую беспечность, как оставить без охраны стратегически важный перевал.
Через пару дней, миновав лиственный подлесок, девушка оказалась во власти мха и камня. Несмотря на то, что она надела все свои теплые вещи, конечности все равно дрожали.
Над головой кружили хищные птицы, быстрые, зоркие сыновья неба и земли; под их взглядом Стелла чувствовала себя такой маленькой и беспомощной, будто шестнадцать лет назад. Посреди этого пугающего идеальной красотой ледяного безмолвия так хотелось прижаться к матери, ощутить живое человеческое тепло… Но королева давно была мертва, и тепло ее рук остыло, превратившись в такой же пугающий холод.
— Нет, я не поддамся, — принцесса стиснула зубы, отгоняя навязчивые мрачные духи прошлого. — Они хотят заставить меня отступить, утонуть в море болезных воспоминаний, но напрасно — Лучезарная звезда будет сиять на небосклоне Лиэны. Ради солнца, ради Старлы, ради памяти. Я должна. Раз мне предначертано, я обязана это сделать.
И горы отступили, снова став обыкновенными холодными камнями с белоснежными шапками снегов.
Дорога, хоть и облагороженная местными жителями, заново укрепленная и обустроенная захватчиками, давалась ей нелегко. Принцесса мерзла, боялась забыться глубоким сном — во сне люди беззащитны, боялась попасть в снежный буран, заблудиться, упасть в расщелину — ее страхов с лихвой хватило бы на десяток человек, но, к счастью, не один из них не сбылся.
По ту сторону Сунарского перевала раскинулся Навар. По сравнению с Сунаром он был молод, кровь должна была бурлить в его жилах — но город безмолвствовал.
И снова на Стеллу пахнуло ледяным дыханием войны.
Волна ненависти захлестнула ее при виде дакирского отряда, объезжавшего окрестности. Они чувствовали себя здесь хозяевами: не прятались, не боялись заглядывать в самые потаенные уголки и громко смеялись, передавая по кругу какой-то предмет — скорее всего, флягу с элем. Пусть они не убили жизнь, но они уничтожили радость и должны понести наказание.
При мысли о том, что эти же люди могут так же разъезжать вокруг Лиэрны, к горлу подступил болезненный ком, на мгновенье перекрыв дыхание. А ведь могут! Сначала была Грандва, теперь — Сиальдар, а затем, после Скаллинара, — Лиэна. Во что она превратится? В марионеточное государство с Корнеллой и Куланом во главе (на троне ее сестры!) под мертвой хваткой Монамира, а они, истинные короли, королевы, принцы и принцессы, либо вынуждены будут бежать, либо погибнут, либо будут кланяться ему — порождению земной женщины и демонов ночи, верящему в Ильгрессу, но поступающему по законам Эвеллана.