Лучше подавать холодным

— Да, их мужчины сильно отстают в развитии. Я слышала, некоторые из них отращивают длинные волосы, как бабы. Но сюда примут любого. — Её перчаточный палец указал на длинную шеренгу людей на уступах на дальнем конце площади. Странное сборище даже для этого города. Молодые и старые, высокие и коротышки, толстые и костлявые, кто-то в странных халатах и тюрбанах, кто-то полураздет и разрисован, у одного на лице кости. Позади некоторых эмблемы со всевозможными буквами, чётками или свисающими погремушками. Они плясали и скакали, вскидывали вверх руки, всматривались в небо, падали на колени, рыдали, хохотали, неистовствовали, пели, орали, причитали — перекрикивая друг друга на множестве языков. Трясучка и не подозревал, что на свете есть так много наречий.

— Кто, чёрт возьми, эти твари? — пробормотал он.

— Святые. Или безумцы, смотря кого ты спросишь. Внизу, в Гуркхуле, ты должен молиться так как велит Пророк. А здесь каждый волен поклоняться как ему вздумается.

— Они молятся?

Муркатто пожала плечами. — Больше похоже, что каждый пытается доказать остальным, что он знает наилучший способ.

Народ останавливался поглазеть на них. Кто-то кивал вместе с их изречениями. Кто-то тряс головой, смеялся и даже кричал в ответ. Кто-то просто скучающе стоял рядом. Один из святых или безумцев, когда Трясучка проезжал мимо, начал выкрикивать ему слова, из которых тот не смог бы извлечть ни капли смысла. Святой встал на колени, вытянул руки, на его шее загремели чётки, неукротимый голос увещевал с мольбой. Трясучка читал в его красных налитых глазах — тот думал, что делает самое важное дело в своей жизни.

— Должно быть здоровское ощущение, — сказал Трясучка.

— Какое?

— Считать, что тебе известны все ответы. — Он отодвинулся от идущей мимо женщины с мужчиной в поводу. Большой, темнокожий мужик в ошейнике из блестящего металла нёс обеими руками мешок, его глаза не отрывались от земли. — Ты видела?

— На Юге большинств людей кому-то принадлежат либо кого-то держат у себя.

— Что за сучий обычай, — прошептал Трясучка. — Я-то думал ты сказала, что это часть Союза.

— А у них в Союзе дорожат своей свободой, не так ли? Здесь нельзя обращать в рабство. — Она кивком указала на других, которых вели в ряд — невзрачных и жалких. — Но если они проездом, никто их не освободит, я тебе ручаюсь.

— В гробу видал я этот Союз. Похоже этим сучарам всегда нужно больше земель. На Севере их сейчас больше, чем когда-либо раньше. С тех пор как снова началась война, они заполонили Уффрис. И за каким же им столько земли? Ты бы видела тот город, что у них уже есть. Это место рядом с ним выглядит убогой деревней.

Она резко окинула его взглядом. — Адуя?

— Он самый.

— Ты там побывал?

— Айе. Я там бил гурков. Получил эту отметину. — И он оттянул рукав, чтобы показать шрам на запястье. Когда он повернулся обратно, её глаза смотрели как-то странно. Можно было в общем-то счесть это уважением. Ему понравилось то что он увидел. Долгое время на него никто не смотрел ни с чем, кроме презрения.

— Ты стоял в тени Башни Делателя? — спросила она.

— Почти весь город стоит в тени этой штуки, в то или иное время дня.

— На что это похоже?

— В ней темнее, чем вне её. По моему опыту, тени так себя и ведут.

— Ха. — Первый раз Трясучка увидел на её лице нечто похожее на улыбку, и подумал, что она ей идёт. — Я всегда твердила, что съезжу туда.

— В Адую? Что же тебя останавливает?

— Шесть человек, которых надо убить.

Трясучка сдул щёки. — А. Это. — По нему пробежала волна беспокойства, и он заново задумался о том, какого же чёрта он сказал да. — Всегда был самым злым своим врагом, — пробормотал он.

— Тогда держись ко мне поближе. — Её улыбка стала шире. — Скоро у тебя появятся и похуже. Мы прибыли.

Не чувствовалось, что они у цели. Узкая улочка, тёмная и пыльная. Разваливающиеся дома прижались друг к другу, подгнившие и облупившиеся ставни, куски облицовки потрескались и поотставали от сырых кирпичей. Он повёл коня вслед за повозкой в угрюмую подворотню, пока Муркатто затворяла за ними скрипящие ворота и задвигала ржавый засов. Трясучка привязал лошадь к гнилой коновязи в покрытом сорняками и попадавшей черепицей дворе.

— Дворец, — пробурчал он, устремляя взор навстречу серому квадрату небес наверху. Все стены вокруг в высохшем лишайнике, на петлях висели полуразвалившиеся ставни. — Когда-то был.

— Я купила его из-за его места расположения, — сказала Муркатто, — не ради отделки.

Они направились в сумрачный зал, пустые проёмы дверей вели в пустые опочивальни. — Полно комнат, — заметил Трясучка.

Дружелюбный кивнул. — Двадцать две.

Их сапоги топали по скрипящей лестнице, пока они поднимались наверх сквозь гнилое нутро здания.

— С чего ты собираешься начать? — спросила Морвеера Муркатто.