Лживый век

Весь XIX в. в Европе был помечен умонастроениями, которые настаивали на том, что именно народ всегда прав, а не монархи и аристократы, обладавшие правом править с первых дней своего рождения. Но в условиях мировой тесноты, когда один народ прав, и другой народ тоже прав, и третий народ является носителем или выразителем истины и четвертый тоже, естественно, не могут не набухать вопросы: кто же наиболее прав? А кто менее прав? А кто совсем неправ? Между народами неизбежно назревают и обостряются соперничества, а соперничества порождают различную аргументацию в пользу своей правоты. Ставки довольно высоки: ведь тот, кто наиболее прав и достоин того, чтобы править всем миром. Так в марксизме проявилась воля рассеянного по белу свету еврейского народа к мировому господству. В марксизме тлеет огонь мщения по отношению ко всем тем, кто проповедовал христианскую религию и поносил нехристей, кто создавал иерархические общества и в этих обществах не находилось места презренным иудеям.

Идея эгалитарности (общества равных между собой людей) также очень привлекательна, но кто же может руководить подобным обществом? В качестве одного из ответов, появляется предположение, что встречаются люди, наделенные какими-то исключительными способностями или дарованиями. И вот у отдельных пылких натур обнаруживается стремление отождествить себя со смутно представляемым образом сверхчеловека. С одной стороны реализация идеи эгалитарности сокрушает все сословные перегородки, но в итоге все общество делится на вождей, пророков, гениев, технократов и «молчаливое большинство», выполняющее предписания (пророчества или наставления) меньшинства.

Именно талантливые инженеры в США (в частности Тейлор) разбил все производственные операции связанные с созданием сложных механизмов на примитивные повторяющиеся операции и создали конвейер, на котором малограмотные эмигранты достигали высокой производительности труда. Каждый из работников в поте лица своего выполнял всего лишь одну простую операцию, но весь комплекс операций и соответствующий технический контроль позволяли собирать весьма сложные механизмы и агрегаты, в т. ч. и автомобили. В данном случае разработчики конвейерного способа производства как раз и выступали своеобразными предводителями и организаторами (создателями технологии), а тысячи и тысячи рабочих служили исполнителями. Во Франции идея сверхчеловека нашла свое преломление в создании длинной череды «измов» в живописи, музыке, литературе, архитектуре, театре. Разумеется, каждый такой «изм» имел своих вождей, а также адептов, фанатично преданным какому-то направлению в сфере искусства. В немецко-говорящих странах идея сверхчеловека наиболее ярко проявилась в философских построениях Ницше и его ближайших последователей (ариософах), обосновывающих необходимость «воли к власти», в качестве движущей силы истории. Подразумевалось, что именно германцы в наибольшей степени располагают такой волей. Все эти идеи, концепции, умонастроения, зародившись в недрах одной исторической общности, сравнительно быстро перенимались другими обществами: шло своеобразное перекрестное опыление в кущах и дебрях греко-христианского мира.

Так что марксизм, несмотря на свою эпатажность и амбициозность, не являлся каким-то экстраординарным явлением в интеллектуальной сфере тогдашнего греко-христианского мира, но содержал в себе стойкий религиозный рудимент богоизбранности, закамуфлированный атеизмом (антихристианскими постулатами) историческим детерминизмом (обосновывал объективную необходимостью смены общественно-экономических формаций), своеобразным экономизмом (делал упор на системы распределения создаваемых благ, а не на повышение эффективности производств)). К началу XX в. марксизм окончательно складывается в религию «светлого будущего», в которое сверхчеловеки-вожди поведут пролетарские массы. Обаяние марксизма было столь велико, что еврейская молодежь, порывала с иудейскими обрядами и верованиями своих предков: для них Маркс стал объектом замещения древнего божества, а внутренним императивом, оправдывающим все их действия, являлась все та же пресловутая воля к власти. Для определенной части еврейского народа с возникновением марксизма изменилась атрибутика тысячелетних упований и надежд, а вера в свою богоизбранность мутировала в убеждение, что именно они представляют собой «авангард всего прогрессивного человечества». Идея необходимости разрушения старого мира предопределила превращение марксистского интернационала в международную террористическую организацию. А партия большевиков, представлявшая левое радикальное крыло этой организации, не могла быть ничем иным, как деструктивной тоталитарной сектой, исповедующей человеконенавистническую идеологию.