Малая Бронная

Паркет во втором номере жильцы вощили до желто-оранжевого блеска, хоть смотрись, как в зеркало! В прихожей и на кухне полы мыли со щеткой, горячей водой, столько сил вкладывали, пока не догадались покрасить, в складчину.

Но главная уборка устраивалась летом. Во втором номере все разом выволакивали на двор кровати, столы, стулья. Все это смазывалось смесью керосина с перцем, шпарилось, обжигалось паяльной лампой. Каждый боролся с клопами своим методом.

Затем появлялись веревки, протянутые поперек двора, на них сушились выстиранные тут же, во дворе, одеяла, вымытый волос от матрасов, его вешали в марлевых мешках. Чердак заполнялся бельем.

И опять все разом белили потолки, переклеивали обои, добавляя в клейстер махорки, все от тех же неистребимых клопов. Красили оконные рамы, двери, натирали полы, все развешивали, расставляли и шли гурьбой в баню, в Палаши, вода там мягкая, ласковая.

С неделю потом ходили друг к другу, нахваливали чистоту, узорчик обоев, белизну штор. Вечерами слушали патефонные пластинки у мамы, радиоприемник у Барина, балалайку у Маши с Глашей, а Нюрка зазывала просто попеть чего-нибудь жалостное. И сама заводила:

В воскресенье мать-старушка к варатам тюрьмы пришла,
Для свайво раднова сына передачу принесла-а…

Но проходила эта благостная неделя, и жизнь брала свое: опять ссорились и мирились, болели и веселились, хлобыстала тяжеленная дверь, запиравшаяся во втором номере только поздно ночью, пищали котята, которых Толяша притаскивал с церковки, куда их определяли бывшие хозяева. И ждали праздников.

Наступали эти праздники, и главным местом в квартире становилась кухня. Нинка пекла круглые бисквиты, мама блинчики с мясом, близняшки стряпали потроха с кашей, а у Нюрки был целый парад блюд, приготовленных руками мужа-повара. Для Али вкусней всего была картошка деда Коли. Наевшись вкуснятины, Игорь тащил Алю к себе. Поставив миску с блинчиками, Аля получала из мосластых рук деда Коли огромную, испеченную в печке на углях картофелину. Очищая ее постепенно, отламывала и ела искрящиеся на надломе, парящие куски, сладковато-соленые, душистые…

После праздников в кухне вспоминали, сравнивали, а то и критиковали кулинарные изделия обитателей второго номера.

— Нет, и не спорь, Нина, тесто у тебя не задалось, село…

— Зато начинка хороша, хоть отдельно ешь!

Пахло в квартире глаженым бельем, воблой, жареным мясом, луком, пирогами… Шум, смех.

А теперь холодно, тихо, и ничем, абсолютно ничем в квартире не пахнет. Другая жизнь. Или не жизнь?! И себя-то Аля ощущала как постороннюю. Будто кто-то другой умывался ледяной водой, расчесывал холодные волосы, ступал оцепенело.

Заканчивая уборку, Аля заторопилась. Быстрее, время движется к пяти, скоро… с работы… мама… Да, она ждала маму. Так привыкла. Это как сон, почти нереально, но мама жила рядом, и может, так будет всегда.

А тут еще Зина являлась тенью, исхудалая, темнолицая:

— Отец-мать Славика и деньги шлют, и посылки, я ем, а оно меня ест. Все спрашивают, чего Славик не пишет, он же у меня воспитанный, на каждое письмо отвечал им. — И, сжав кулачки, Зина стонала: — Ну нет у меня сил отправить им черную весть!

Устроившись в мастерскую чинить солдатскую одежду, она удивлялась подавленно:

— Будто горит все на солдатах, так много обмундирования в починке. Которое в дырочках, ровненьких таких, от пуль. А есть клоками выдранное, заплаты ставим, это осколками или штыком. А Славику ничего не порвало, его в головушку, за ухом ранища глубокая, бежал за тобой, да последний шаг сделать не успел.

Помолчав, Зина говорила почти шепотом:

— Знаешь, девонька, хожу в церковь, каюсь, кабы не я… жил бы, сама повезла его на погибель, и пуще того, осталась сверх срока. Ни утешения, ни прощения мне нету. Ничего не заменит живого Славика, даже бог, прости меня грешницу… Бывало, скажет: Зин, давай суп потом, а сначала я компот съем? А я нет, не велела. Да пусть бы он сто компотов…

Аля и не пыталась ее утешить, нечем. А Зина беззвучно плакала, потом ненадолго смирялась:

— На все воля божия. — И тут же взрывалась: — Тем бы, кто надумал эту треклятую бойню, так казниться, как я за Славика! — и опять поникала: — В мастерской присоветовали «приложиться» к бутылке, утешение будет. Пробовала. Не принимает душа спиртное, да и грех это. Одно утешает, несу все, что могу, в дом божий.

— В церковь? — не сдержалась однажды Аля. — Ты бы лучше в детдом.

— Там ангельские души, их бог наградит.

Выругав Зину в душе дурой, Аля поспешила в детдом к Люське. Но к девочке ее не пустили:

— Вы посторонняя. Сахар отдам на общий стол, — взяла пакетик пышная заведующая.

— Она же скучает, ей нужно, чтобы кто-то помнил…

— Здесь все скучают, мы не можем делать исключение.

Отчего она такая полненькая? Оттого. Сахар, конечно, себе заберет, от пайка такой не расползешься.

На другой же день явилась Мачаня с претензией: