Мальчишник

Пушкин считал, что самое важное в его жизни постоянно совпадало с днем Вознесения. Любил повторять:

— Все это произошло недаром и не может быть делом одного случая.

В нескольких десятках метров от входа в Конюшенную церковь висит ящик, простой, синий, как и любой почтовый, но только этот площе. На нем написано: «Ящик для найденных документов». Сбоку черной краской помечена цифра 46.

— Порядковый номер, — говорит Вика. И, очевидно, Вика права.

Подобный ящик мы увидели впервые. Он совсем недалеко от квартиры Пушкина на Мойке. Вдруг случится такое — в одно сказочное утро кто-то совсем никому неведомый опустит в ящик тетрадь, ту самую недостающую тетрадь дневника Пушкина, которую ищут, правда, отдельные энтузиасты, вот уже более ста лет; ищут и надеются, что она существовала, но была потеряна. Ищут во многих странах мира, последний раз — в Англии. Дневник А. С. Пушкина. И в одно сказочное утро служащие бюро «найденных документов» придут к ящику, помеченному цифрой 46, чтобы проверить его содержимое, а в ящике, к радости и торжеству энтузиастов, и окажется недостающая часть дневника поэта — тетрадь № 1. Есть тетрадь № 2. Она хранилась у сына поэта Александра Александровича Пушкина, затем перешла к дочери поэта Марии Александровне Гартунг. Мария Александровна завещала ее внуку поэта Григорию Александровичу, а он передал ее в Румянцевский музей уже при советской власти.

А может, кто-нибудь опустит пачку писем Натальи Николаевны к мужу? Некоторыми исследователями утверждалось, что письма хранились в Румянцевском музее (теперь Библиотека имени В. И. Ленина). Их было около сорока. Но в 1920 году пропали… исчезли. Другая группа пушкинистов склонна утверждать, что письма не поступали в Румянцевский музей. И исчезли давно и навсегда. Но опять… энтузиасты, романтики, которые ищут письма и хотят, чтобы они непременно нашлись.

Была или даже есть тетрадь — дневник № 1 в пушкинском Петербурге? Были или даже есть в пушкинском Петербурге письма Натальи Николаевны к мужу?

Вдруг кто-то в соответствующее время года, суток и при соответствующей погоде войдет в пушкинский Петербург, в эту временную лазейку, и вернет городу дневник № 1, найденный им в одной из частей света. Или письма Натальи Николаевны. А может быть, они были запрятаны в тайнике какого-нибудь из княжеских или великокняжеских дворцов города? Были ведь «пушкинские» находки в юсуповском дворце. А теперь еще где-нибудь, в толщине стен…

Я говорю об этом Вике. Она не возражает, соглашается с моей фантазией, хотя Вика все-таки прежде всего человек фактов, а не версий и догадок, прямо скажем — фантастических.

Головокружительно пахнет сиренью — в Ленинграде начало лета. Не уходить, не уезжать, стоять на этом месте, возле этого ящика. Придумывать, выдумывать, чтобы жить не только среди габаритных огней современности. Всегда нужны были чудодействия — и прежде, и теперь. Чудодействия — с этого мы начали мечтательную книгу. Точнее — я начал и потянул в чудодействия Вику, несмотря на нашу проходящую сейчас совсем уже зрелую взрослость. Главное, надо помнить: отрочество, юность — непроходящи! Тогда все остальное легко будет сделать. Легко будет чудодействовать, а значит, и в чем-то жить.

Я говорю по телефону из номера гостиницы и заканчиваю разговор фразой:

— Передайте привет Вареньке Лопухиной.

Привет передаю и в письмах.

— Варенька ждет вас с Викой, — отвечает мне Валентина Михайловна.

У Валентины Михайловны Голод — председателя комиссии собирателей художественных коллекций ЛГО ВООПИК (Ленинградское городское отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры) — есть миниатюра, выполненная художником Э. Мартеном, «Неизвестная». Искусствовед И. Чижова убедительно доказала, что имя «Неизвестной» — Варенька Лопухина. Варвара Александровна Лопухина, в замужестве Бахметева, одна «из самых глубоких сердечных привязанностей Лермонтова». Миниатюра вставлена из витой бронзовой нити рамку. Филигрань. Рисунок филиграни — листья папоротника — напоминали решетку Певческого моста. Очень любимого мною.