–
– Честное слово, я принимаю вино и железо только как лекарство. Мама говорит, что мне нужны тонизирующие средства, чтобы восстанавливать потерю клеток головного мозга, пока я учусь, – возразил Стаффи, ставя кружку на перелаз, как будто она жгла ему пальцы.
– Хороший бифштекс и овсянка восстановят все твои клетки гораздо лучше, чем любое тонизирующее такого рода. Работа и простая пища – вот все, что тебе нужно, и мне жаль, что я не могу оставить тебя на несколько месяцев здесь, подальше от греха. Я бы полечила тебя голоданием, и ты скоро избавился бы от одышки и смог бы обходиться без четырех или пяти приемов пищи в день. Что это за рука для мужчины! Стыдись! – И миссис Джо приподняла пухлую, с глубокими ямочками у каждой косточки, кисть Стаффи, которая теребила пряжку на ремне, опоясывавшем талию, слишком полную для молодого человека его возраста.
– Я ничего не могу с этим поделать… мы все толстеем; это семейное, – возразил Стаффи, защищаясь.
– Тем больше оснований для тебя проявлять умеренность. Ты хочешь рано умереть или быть инвалидом всю жизнь?
– Нет, мэм!
Стаффи выглядел таким испуганным, что миссис Джо не смогла продолжить обличение его грехов с прежней суровостью; к тому же в его пороках была в значительной мере виновата его слишком снисходительная мать. Так что миссис Джо смягчила тон и добавила, слегка хлопнув по пухлой руке, как делала раньше, когда та была достаточно мала, чтобы красть кусочки сахара из сахарницы:
– Тогда будь осторожен. Мужчина сам пишет свой характер на собственном лице, а я знаю, что ты не хочешь, чтобы обжорство и злоупотребление спиртным были написаны на твоем.
– Конечно не хочу! Пожалуйста, составьте для меня здоровое меню, и я буду придерживаться его, если смогу. Я толстею, а мне это не нравится, и печень моя плохо работает, и еще у меня бывают сердцебиения и головные боли. Мама говорит, что это от переутомления, но, может быть, все дело в переедании. – И у Стаффи вырвался вздох, в котором смешались сожаление, вызванное предстоящим отказом от множества вкусных блюд, и облегчение: едва лишь его рука оказалась свободна, он смог окончательно расстегнуть пряжку и ослабить свой ремень.
– Я составлю тебе такое меню. Придерживайся его, и через год ты будешь мужчиной, а не мешком картошки. Теперь о тебе, Долли, – и миссис Джо обернулась к другому преступнику, который задрожал и пожалел, что вообще появился в Пламфильде. – Ты занимаешься французским так же прилежно, как прошлой зимой?
– Нет, мэм, я его не люблю… – начал Долли смело, так как совершенно не догадывался, к чему она клонит, задавая такой странный вопрос. Но неожиданное воспоминание заставило его заикнуться и взглянуть с большим интересом на свои туфли: – То есть я… я занят г-греческим сейчас…
– Нет, он не учит французский. Он только читает французские романы и ходит в театр, когда там дают оперу-буфф, – сказал Стаффи простодушно, подтверждая подозрения миссис Джо.
– Так я и знала, и об этом хочу поговорить. Тед тоже проявил неожиданное желание учить французский таким способом, услышав что-то об этом от тебя, Долли, так что я сходила в этот театр сама и теперь совершенно уверена, что приличные мальчики не должны посещать такие представления. Мужчины выказали там себя во всей красе, но мне было приятно видеть, что некоторые из более молодых зрителей выглядели такими же смущенными, какой там чувствовала себя я. Те, что постарше, не отрывали глаз от вульгарного зрелища, а когда мы выходили из театра, они уже стояли у ворот, чтобы пригласить этих развязных, крашеных девушек отужинать с ними в ресторане. Ты когда-нибудь ходил с ними?
– Один раз.
– Тебе там понравилось?
– Нет, мэм, я… я ушел рано, – неуверенно выговорил Долли. Лицо его было таким же красным, как и его великолепный гарвардский галстук.