Они были рады-радехоньки вырваться из дому. Тут и играть было тесно, того и гляди, какое-нибудь дело дадут, в придачу и подзатыльник, а в этом нет ничего приятного.
Безручка был известен в деревне как человек грубоватый, хотя и не злой; детей, в особенности своих, он никогда не баловал.
Франта и Тонда так заторопились, что чуть не вытолкали Бобеша за дверь. Вспомнив, что он не простился, Бобеш вернулся, приотворил дверь и, просунув голову в щелку, крикнул:
— До свиданья!
— Счастливо! — отозвались Безручка и его жена.
На дворе один из мальчишек заметил:
— И что у тебя за барские замашки! Да разве ребята прощаются? Просто смех один! Держал бы ты при себе свое «до свиданья». Сдалось оно нашему батьке! И вообще ты какой-то чудной — не можешь даже до дому один дойти!
Бобеш вздохнул и промолчал. Ну и мальчишки! Сами они, видать, никогда не здороваются и не прощаются. Отца, наверное, совсем не любят. Что ни скажут, все с насмешкой.
Не нравились они Бобешу, и все же он немножко завидовал им. Рядом с этими ребятами Бобеш чувствовал себя сущим младенцем, точно он и рта не умел раскрыть. Ухватки у них были прямо как у взрослых парней. Рассказывая что-нибудь, они кривили губы, поднимали брови. Или Франта, например: заложит одну руку в карман, а другой размахивает в воздухе, как это делают большие, и поминутно подтягивает штаны. Тонда очень ловко плевался сквозь зубы: плевок цыкал и отлетал далеко. Говоря между собой, оба частенько вставляли: «чудила», «голова садовая», «черта лысого»; знали всякие ругательства. В общем, Бобеш пришел к выводу, что Франта и Тонда умеют то, чего примерным детям уметь не полагается. Однако, когда ребята не смотрели на него, он попробовал плюнуть подальше, но заплевал себе весь подбородок и штаны.
Франта и Тонда уже год ходили в школу, хотя были немногим старше Бобеша.
— Ребята, — сказал Бобеш, когда они шли по плотине, — ну прошу вас, скажите, где есть такие шары?
— Никак не можем… Верно, Тонда? Это тайна.
— Тайна — это что?
— Ну, когда никому нельзя говорить.
— Я тебе, Франта, дам за это красивую пуговицу, — улещивал его Бобеш.
— Не нуждаюсь. Пуговица — это ерунда… Верно, Тонда?
— Конечно.
— Так я дам вам пуговицу и фарфоровое ушко.
— Иди ты со своим ушком и с пуговицей! Ты воображаешь, что тайну прямо так и можно говорить? Ты знаешь, что мы побожились?
— Это как?
— Ну и болван ты! Подумать только, не знает даже, что значит божиться!
— Правда не знаю.
— Ну слушай. Положим, я скажу тебе какую-нибудь тайну. Ну хотя бы такую, что вот у Боровины, под старым дубом, зарыт клад. Клад тот преогромный, никто о нем не должен знать. Иначе, если кто узнает, пойдет, выроет клад и унесет, а ты только облизнешься.
— А зачем облизываться?
— Помалкивай лучше, коли бог убил! И эдакому поди открывай тайны!.. Видал, Тонда?
— Ни бельмеса не понимает. Куда такому рассказывать — он все растрезвонит!
Бобешу было очень обидно, что ребята считают его самым что ни на есть глупым. И только потому, что он не знает каких-то особенных слов и не понимает их диковинной речи. Он молчал, усиленно обдумывая, как бы выведать у мальчишек, где они украли стеклянный шар.
— А я вам, ребята, не верю, — лукаво начал он издалека.
— Чему не веришь? — спросил Франта.
— Почему это не веришь? — вставил Тонда.
— Не верю, что вы этот шар украли и что у нас в деревне есть такие шары. Вы, наверное, у отца взяли. Потому и прятали от него — боялись, как бы он вам не сказал: «Ну-ка, положите шар на место, не раскидывайте тут всякое добро!»
— Ба-ба, как наш Бобеш хитрить начал! — смеялись мальчишки. — Хочешь, забожимся, что мы его и вправду украли?
— Забожитесь.
— Ей-богу! — в один голос сказали те.
— Ну, положим, украли. А где? Вот и не знаете!
— Ишь ты, не знаем! Сам потом проболтаешься, да? Нет, брат, не такие мы дураки!
Понимая, что эдак ничего от них не выведаешь, Бобеш замолчал; ребята тоже молчали. Тонда по временам плевал сквозь зубы. Однако молчание Бобеша подзадоривало мальчишек.
— Так как же, Бобеш, теперь веришь, что мы шар утащили?
— И верю и не верю. Я же не знаю, где вы его взяли, — как я могу верить?
— Ты как считаешь, Франта? — подмигнул Тонда.
— Ну что ж, пожалуй, можно сказать, если он не проговорится, — пожал плечами Франта.
— Забожись! — предложил Тонда Бобешу.
— А зачем?
— Побожись, что ты никому не скажешь. Мы тебе покажем, где.
— Ей… ей-богу! — робко, с запинкой выговорил Бобеш; у него и язык не поворачивался.
— Э-э, надо так: «Ей-богу, никому не скажу!»
Когда Бобеш повторил эти слова, Тонда добавил:
— Ну, а если ты все-таки выдашь нас, то уж тебе не поздоровится. Мы сперва изобьем тебя, а потом утопим!.. Верно, Франта?
— Конечно.
У Бобеша мороз по спине пробежал. Мальчишки нагнали на него такого страху, какого он в жизни не испытывал.
— Слушай, а ты нам дашь ушко и пуговицу, а?
— Дам.