Манифест персонализма

Улыбка говорит: новое! И раздаются аплодисменты, славящие одно министерство, подсчеты которого, по убеждению одного хроникера, подводят итоги за двенадцать предшествующих веков, а расчеты держатся лишь двое суток. Улыбка говорит: собственность! И раздаются аплодисменты, славящие другое министерство, которое имеет в своем составе трех самых коррумпированных людей режима: Тардьё, Лаваля и Фландена. Улыбка говорит: национальное единство! И все опять-таки в который раз принимают это не за перемирие, в основе которого лежат жалость или осмотрительность, а за метафизическую истину, это — то самое национальное единство, которое правые никогда не мыслили иначе как возглавляемое и руководимое его людьми, как «беспристрастное» царство технократов, которое в нынешних условиях на деле является не чем иным, как царством капитализма, сохраняющимся благодаря молчанию его противников.

Здесь мы опять-таки не собираемся давать политических оценок. Но наш долг — включиться в дело и дать людям ответ, которые перед лицом неотложности событий спрашивают: «Что же нам следует делать?»

Конечно же, объединяться, но на основе истины, а не заблуждения, противоречивости, лжи и лицемерия. Пусть это раздувает и усиливает борьбу мятежных группировок, согласны. Но никакая политическая целесообразность не может заставить умолкнуть великие мистические споры, от которых зависит искренность и прочность самого мира и его будущего. С этой точки зрения мы тем не менее будем вынуждены пойти на сотрудничество на ограниченное время и для решения ограниченной задачи (как, например, голосование и бюджет); поскольку же мы не продаем свою душу, мы не можем сотрудничать с ложью ради укрепления священного единства, ради молчаливой поддержки режима, ради содействия усилению фашизма.

Мы не можем также обманывать самих себя и других, входя в политические революционные лагеря. Из них только два идут в счет: коммунистический и фашистский. Как тот, так и другой предлагают нам тоталитарное государство, которое на сегодняшний день является самой большой опасностью. Если говорить о коммунизме, к которому нас влечет борьба с нищетой и возможность использовать революционную энергию, то нам вместе с тем пришлось бы взять на себя и его материализм и атеизм, которые мы отвергаем еще более фундаментальным образом, чем его политические позиции. Что касается фашизма, к которому ничто нас не влечет, вступая с ним в один лагерь, нам пришлось бы принять более или менее переделанный лицемерный капитализм, политику войны и заурядную диктатуру обыкновенной корыстной аристократии.

В тот момент, когда массы людей, уставшие от того, что считали себя свободными, и от ответственности, которую взяли на себя, принимают эти мифы ради тех выгод, какие они им сулят, для нас становится неизбежным один вывод: если духовная революция не желает предать себя, ей сегодня нельзя включаться в политическую игру. В условиях, когда общее не отличающееся глубиной сознание чрезмерно возбуждено, невозможно достичь быстрого успеха, не принимая мифов или не создавая в свою очередь свои собственные мифы; это означает, что ложь и обман станут для тех, кто пойдет за нами, новым опиумом, а затем последует разочарование, тем более жестокое, чем больше они поверят нам.

Но в таком случае это бегство от жизни? Да нет, сегодня именно политическое действие является таким бегством.

— Но время торопит — революция стучится в дверь.

— Именно так. Революция стучится в дверь. Если революция стоит на пороге, то всем революционерам духа некогда накачивать свою силу, которая, по вашему мнению, оставалась бы верной делу духовной революции (нам известны недостатки всех свершившихся революций). Но здесь нельзя и торопиться, чтобы не пойти на предательство вместе со всеми теми, кто уже сегодня готов делать ее.

Итак, внесем ясность. Если революция должна быть совершена немедленно, то это не та революция, к которой мы стремимся. Так не будем вовсе думать о ней, будем трудиться, проникая в глубь этой чужой нам истории, чтобы способствовать вызреванию проблем и готовить постреволюционные свершения, которые предстанут перед нами после этой чуждой нам революции, вопреки ей, а может быть, и вместе с ней, но только тогда, когда мы станем достаточно сильными, чтобы подчинить ее себе вместо того, чтобы оказаться поглощенными ею. Для этого требуется презрение к сиюминутному успеху и к борьбе в одиночку. Если же революция откладывается на более поздний срок, тогда эта глубинная работа будет располагать временем, чтобы подготовить верные себе силы: начатое сегодня дело пойдет своим путем.