Читаем Мармион полностью

Мармион

Как стая белых облаковНад светлой зеленью луговБросает вниз то тень, то свет,Так в жизни, пестрой, словно плед,Тоске и радости опятьДруг друга суждено сменять;Как в северных горах ручейПрерывисто среди камнейСтруится все быстрей, быстрей,¹⁰ Но лишь достиг равнины он —Плывет медлительней, чем сон,И вьет серебряную нить,Журча, что некуда спешить;Как легкий бриз береговой,Чей голос над густой травой,Непостоянством муча слух,То стихнет, то взовьется вдруг;Так романтический рассказЗвучит причудливо подчас:²⁰ Кружит, порхает, вьется он,Как утренний неверный сон,Как шорохи сухой листвыСреди вздыхающей травы.Лишь вольный ветер да река,Да мчащиеся облакаНад пляской света и теней,Или петляющий ручейСравнятся с песнею моей...Беги ж, капризнее ручья,³⁰ Ты, повесть вольная моя!Но, право, Эрскин дорогой,Ты помнишь сам, как мы с тобойНередко спорили о том,Что значит вольничать стихом.Когда порядка в мыслях нет,Когда сменяют тени свет,Моей капризной музы пеньеВдруг, на какое-то мгновенье,Высокий обретало строй,⁴⁰ И суд великодушный твойЗа это многое прощал,И величаво призывал,Чтобы перо я обуздал,Чтоб классикам я подражал...И вот опять ты говоришь:«Ах, Скотт, когда ж ты укротишьПолет фантазии своей?Как много драгоценных днейТы потерял! Поныне Скотт⁵⁰ Прямой дороги не найдет!Средь бардов варварских временБренчит на грубой арфе он!Иль наши дни не дали темДля од, возвышенных поэмИ для классической строки?Пиши о Брунсвике[88] стихи!Ведь быть воспетой заслужилаЕго почтенная могила!А ты — двух строк не написал⁶⁰ И даже не почтил слезойТого, кто за свободу пал!Наш современник, наш герой!Европе всей противусталПод Бранденбургскою звездой!Но светлый луч ее погасПод Иеною в несчастный час.Да, волю неба изменитьНам не дано... А может быть —Когда бы жив остался он,⁷⁰ Раздавлен был бы тот дракон,[89]Тот бич Европы, тот тиран,Тот ужас сопредельных стран!О, Брунсвик, не пришлось тебеСпасти наперекор судьбеЧесть Пруссии на поле боя,Когда за меч взялась она,Но без щита была должнаСклониться перед злой судьбою.Пусть был ты доблестен и смел,⁸⁰ Но тщетно все: ты не сумелГерманию спасти.Осталось только умереть —И как перенестиБоль за ограбленные градыИ за разбитые гербы,Возможно ль жить с позором рядомИ голос боевой трубыСмирять? И чувствовать свободнымСебя? Кто ж стыд перенесет⁹⁰ За то, что титулы безроднымМонарх безродный раздает?!Свершилось. Благородный воинПочетной смерти удостоен...Но славный час отмщенья ждет:Арминий[90] новый перед боемИсполнен ярости, придетСвой меч точить рукою сильнойО камень Брунсвика могильный!Или напомни нам о том,¹⁰⁰ Кто, алым осенен крестом,[91]Крушил твердыни сарацинов,Веслом владея и мечом,В морях, на суше, ночью, днёмВсех побеждал, пока не сгинул.Или поведай нам о том,Чей голос был — как Божий гром,[92]Кто над оседланной волнойСмертельной тешился игрой...Когда закованный в металл,¹¹⁰ Пред русским флотом швед предстал,Или о том, кто в реве боя,Пав на египетский песок,[93]Сорвал слабеющей рукоюС завоевателя венок!Пиши!А может быть, дерзнешьСоперничать с той чаровницей,Которая смогла решитьсяСтруны трагическую дрожь¹²⁰ Вновь разбудить? Вдруг — жребий твойНарушить арфы той покой,Что двести лет висит в молчаньеНад Эйвоном,[94] святой рекой,И вздрогнет Стратфорд от звучаньяСтрун старых под твоей рукой?Сними ту арфу с бледной ивыИ разбуди, бренча на ней,И голос речки молчаливой,И клич эйвонских лебедей,¹³⁰ Чтоб темной рощи тихий мирПодумал, что воскрес Шекспир!»Вот так меня ты, Эрскин, хвалишьЗа то, что вовсе не мое,И хочешь, чтобы расточалиМы время скудное своеНа то, о чем писать не нам,А выдающимся умам...И ты, мой друг, не оценилВласть тайную безмерных сил,¹⁴⁰ Которым разум подчиненИ на цепи влачится он,И нам уж не принадлежит?Но этих сил источник скрыт:Не то, родившись вместе с нами,Часть сердца нашего они,Не то с привычками, страстямиИ вкусами возникли самиВ младенческие наши дни?Спроси бельгийца, почему¹⁵⁰ Под ярким, знойным небом ЯвыСовсем не хочется емуУ скал в прозрачных водах плавать,Вдыхать прохладный воздух гор,Когда сырых низин простор,Канал унылый и прямойДа белый домик над водой,Да парус, что едва скользитСредь облетающих ракит, —Ему дороже дальних стран:¹⁶⁰ Он любит бледный свой туман.А наш обветренный мужик,Укутанный в свой рваный плед,Который в горы с юных летСтада овец гонять привык?Спроси, доволен был бы он,Когда б он был перенесенВ долины Англии? И дажеСреди зеленого пейзажа,Где шпиль вплетен в листву лесов,¹⁷⁰ Где изгороди из цветовСреди смеющихся лужаек —Он знал бы: это — жизнь чужая!Вовек не променял бы онСвой Геррис-Лейк[95] ни на Девон,[96]Ни даже на Озерный край![97]Зачем ему цветочный рай?Когда в старинных грубых сказахВсплывает память детских дней,Меня охватывают разом¹⁸⁰ Все чувства юности моей.К той старой башне под скалойЛетит фантазия стрелой,Я ритмам диких песен рад,Старинной грубости баллад...Меня взрастили склоны гор,Их темный, бархатный ковер!А не торжественный поток,Что оду к жизни б вызвать мог,Не легких рощ полдневный вид,¹⁹⁰ Что песни о любви дарит...Простой ручей, что будит вдругПастушеской свирели звук,Едва ли музами любим!Но вдохновением своимОбязан я холмам крутым,Тебе, зеленый горный лес,Бездонной синеве небес!Я с детства раннего видалНагроможденья диких скал,²⁰⁰ К желтофиоли я привыкИ к нежной густоте травы...Ребенком был я одинок,И мне дороже всей землиБыл тихий горный уголок,Где жимолостью порослиСедые стены башни той...Казалось мне, что красотойС ней не сравнится ни одноСозданье рук людских.²¹⁰ Но становилось уж темноСреди кустов густых...Мой детский ум был зачарован,Когда рассказывали мне,О том, кто, на лихом конеВ долины с посвистом суровымСпустившись, мчался вдоль болотТуда, за синий Чевиот...И грозный совершив налет,Он в эту башню, в замок свой,²²⁰ Вернувшись позднею порой,Вновь пировал среди друзейС отважной шайкою своей.И кажется, что до сих порНаполнен шумом серый двор,И конский топот воздух рветПод гулкой аркою ворот,Решеток ржавых лязг и звонИ — лица в шрамах из окон...Ах, повести былых времен!²³⁰ О ведьмах и о колдунах,О славных битвах и пирах,О женских чарах и о том,Кто как умел владеть мечом,Как от южан спасали насБрюс и Уоллес в грозный час,[98]Когда с холмов шотландских текВсех кланов смешанный потокИ алые ряды[99] смывал...Я каждый бой переживал²⁴⁰ По многу раз в своем углу.При лампе, лежа на полу,И строй отрядов боевыхИз мелких ракушек речныхВыкладывал, передвигалИ весело воображал,Как рвется в бой шотландский грозный лев,Ряды мундиров красных одолев.Вновь как живые предо мнойЗдесь, у вечернего огня,²⁵⁰ Все те, кто вырастил меня:Владелец статный и седойДонжона,[100] крытого соломой,Мой старый дед, хозяин дома,Он помнил род старинный свой,Со всеми прост и добр был он,Был мудр, хотя и не учен,И строг и справедлив он был:Соседей меж собой мирилНадежней всякого суда.²⁶⁰ И слушались его всегда!Нередко в предвечерний часСвященник сиживал у нас.Я был, пожалуй, дерзок с ним —С ним, и ученым и святым,(Еще я мало понималИ речь его перебивал,Не к месту шуточки вставлял...).Я был мальчишкой дерзким, смелым,Был избалован до предела,²⁷⁰ Всех Задевал, повсюду лезИ своевольничал, как бес.Ну, в общем был я сорванцом.И как, рассудок сохраня,При воспитании такомЖдать классицизма от меня?Помилуй, Эрскин, дорогой!Высокий стиль, увы, — не мой!Пускай заботливой рукойТы подрезаешь виноград²⁸⁰ И стебель розы благородной,Но жимолость оставь свободной:Пусть ножницы ей не грозят!И вереск дикий по холмамРастет, как хочет, тут и там...Нет, нет, мой друг!Твоих похвал,Дававших столько свежих сил,Я безусловно не забыл,Меня ты часто ободрял.²⁹⁰ Спасибо и за строгий судНад неуклюжею строкой,Над мыслью плоской и пустой,Но слушай, Эрскин, дорогой,Не будь с поэтом слишком крут!..Беги капризнее ручьяТы, повесть вольная моя!

Перейти на страницу: