Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики

– Они не смогли идентифицировать тебя. – Брисби помолчал и отрывисто спросил: – Понимаешь?

Торби сглотнул застрявший в горле комок:

– Да, сэр. Они не знают, кто я такой. Я… никто.

– Ничего подобного! Ты остался тем, кем был.

– Да, сэр. Это все? Я могу идти?

– Минутку. Я должен передать тебя обратно на Гекату. – И, увидев выражение лица юноши, торопливо добавил: – Но ты не беспокойся. Скорее всего, они позволят тебе продолжить службу, если ты изъявишь желание. В конце концов они ничего не имеют против тебя: ты не сделал ничего плохого.

– Да, сэр, – механически повторил Торби.

Никто и ничто – Торби ослепило внезапное видение старого-старого кошмара: он стоит на помосте, слушает, как аукционист выкликает его номер, и видит устремленные на него холодные взгляды. Но он взял себя в руки и до конца дня держался совершенно спокойно. И лишь в темном кубрике он вцепился зубами в подушку и прошептал, глотая слезы: «Папа… Ох, папа!»

Форма гвардейца скрывала татуировку на левом бедре Торби, но в душевой она была видна всем. Когда это произошло в первый раз, Торби, нимало не смущаясь, объяснил любопытствующим, что она означает. Реакция людей варьировалась от любопытства, легкого недоверия до удивления тем, что на корабле есть человек, прошедший через такие испытания – пленение, торги, рабство – и невероятным, чудесным образом вновь обретший свободу. Большинство гражданских даже не подозревали, что рабство до сих пор существует; гвардейцы понимали ситуацию лучше.

Татуировка никого не шокировала.

На следующий день после поступления сообщения о нулевом результате поиска Торби столкнулся в душе с Пибби Децибелом. Мальчик не проронил ни слова: он сторонился Пибби, хотя они и сидели за одним столом. Но сейчас Пибби сам заговорил с Торби:

– Привет, Торговец!

– Здравствуй, – ответил Торби, откручивая кран.

– Что у тебя на ноге? Грязь?

– Где?

– На бедре. Стой спокойно. Дай я посмотрю.

– Убери свои лапы.

– Не будь таким неженкой. Повернись к свету. Что это такое?

– Метка раба, – вежливо пояснил Торби.

– Правда? Так ты раб?

– Был им.

– Тебя держали в кандалах? Может быть, ты даже целовал хозяйскую ногу?

– Отстань!

– Вы только послушайте его! Знаешь что, мальчик-торговец? Я думаю, ты сам нарисовал эту печать, чтобы все об этом говорили. Так же как о том, что ты спалил пиратский корабль.

Торби прикрыл кран и вышел из душа.

За обедом, черпая из миски картофельное пюре, он слышал голос Пибби, но, как всегда, пропускал мимо ушей его бесконечную болтовню. А Децибел все не унимался:

– Эй, раб! Передай мне картошку! Не делай вид, будто не слышишь! Прочисти уши!

Торби передал миску с картошкой по самой короткой траектории, и ее содержимое вошло в прямой контакт с физиономией Децибела.

Выдвинутое против Торби обвинение гласило: «Нападение на старшего по званию во время рейса на корабле, находящемся в состоянии боевой готовности». Пибби выступил свидетелем обвинения.

Полковник Брисби сидел, вперив взор в крышку стола, и на его скулах ходили желваки. Он выслушал заявление Пибби:

– Я просил его передать пюре… а он залепил мне его прямо в лицо.

– Это все?

– Ну, сэр, возможно, я не сказал «пожалуйста». Но это не повод…

– Делать выводы я буду сам. Драка имела продолжение?

– Нет, сэр. Нас разняли.

– Отлично. Баслим, хотите что-нибудь добавить?

– Нет, сэр.

– Все было именно так?

– Да, сэр.

Брисби продолжал играть желваками и молча размышлял. Он был полон гнева – чувства, которого не мог себе позволить, находясь при исполнении служебных обязанностей, – он чувствовал, что его обманули. Нет, тут что-то не так.

Он решил повременить с принятием решения.

– Отойдите назад. Полковник Стэнк…

– Да, сэр?

– Там были и другие. Я хотел бы выслушать и их тоже.

– Они ждут вызова, сэр.

– Очень хорошо.

Торби был приговорен к трем дням карцера на хлебе и воде, условно с приостановкой исполнения приговора на тридцать суток испытательного срока, и понижению в звании.

Против Пибби было выдвинуто обвинение (трибунал отклонил предложенные Брисби обвинения и меры наказания) в «подстрекательстве к бунту с использованием оскорбительных выражений, относящихся к расе, вероисповеданию, месту рождения или граждански-правовому статусу другого гвардейца, предшествовавшим вступлению его в должность на борту корабля, находящегося…» – и так далее. Приговор гласил: «Три дня карцера на хлебе и воде, условно с приостановкой исполнения приговора на девяносто дней испытательного срока, и понижение в звании на одну ступень».

Брисби в сопровождении заместителя вернулся в свой кабинет. Лицо полковника было хмуро: разбирательство вывело его из себя. Стэнк сказал:

– Хуже всего, что ты наказал мальчишку Баслима. Мне кажется, он был прав.

– Согласен. Однако «подстрекательство к бунту» не оправдывает самого бунта.

– Разумеется. Но мне не нравится этот тип Пибби. Надо бы выяснить, соответствует ли он занимаемому посту.

– Ну что ж, займись этим. Но, черт возьми, у меня такое чувство, будто я сам спровоцировал эту драку.

– Что?!