Маруся

Завидев нас, тянущих огромный котел, бойцы, радостно галдя, повыскакивали из окопа.

– Вот это дело!

– Это мы понимаем!

– Знали кого посылать – чтоб Якубович – да без жратвы вернулся!

– Отставить веселье! – строго прикрикнул я. – С минуты на минуту немец попрет. А ну, подставляй котелки! И позовите от Гонгадзе и Егорыча кого-нибудь, котел к ним потом пойдет.

Приятно было видеть, как деловито работали ложками солдаты, и какие по-детски счастливые у них при этом были лица – не в еде дело, а в маленьком чуде. Виданое ли дело – в разгар боя горячая еда поспела, да еще без полевой кухни!

– Откуда дровишки? – поинтересовался подошедший Серов. – Только не говори, что сам наварил.

– Никак нет, товарищ капитан! – улыбнулся я. – Местное население оказывает шефскую помощь.

– Это хорошо, лейтенант, что оказывает, – с обманчивой мягкостью в голосе сказал Серов. – А только что это население тут делает? Кому было приказано всех гражданских удалить?

– Вы бы видели этих гражданских, точнее, одну гражданку, товарищ капитан! – встрял Сенька-Одессит. – Ручаюсь, ее вы не стали бы удалять!

Капитан сверкнул на него глазами.

– А главное, такую бы вы не удалили! Она сама кого хош удалит! – закончил Сенька под громкий смех бойцов.

– Товарищ капитан, – примирительно сказал я. – Там женщина одна, не успела уйти, а теперь за ранеными присматривает.

– Медицинский работник?

– Сказала, что умеет.

– Ох, Авдеев, вот вечно ты со своей мягкостью!

– Дык эта ён тольки да жанчын таки мягки! Нас-то ён вось як держит! – продемонстрировал сжатый кулачище Якубович.

– Да, воспитал ты орлов, Авдеев, даже завидно! – улыбнулся ротный и подставил котелок для каши.

* * *

Мы уже заждались, а новой атаки все не было. Появилась даже мысль, что фашисты решили не бить больше в эту точку, перенеся всю тяжесть наступления на соседние участки фронта. Обошли слева и справа – и вперед. Котлы они любят устраивать, вся Белоруссия летом сорок первого в котлах была. Однако, мы недооценили их настойчивость. Просто фашисты действовали по определенному плану.

– Воздух! – прокричал кто-то, и все дружно уставились в небо. От горизонта медленно плыли в нашу сторону бомбардировщики. Их сопровождали немногочисленные штурмовики, нетерпеливо шныряя по сторонам, как будто вынюхивая жертву.

– Неужели по нашу душу? – спросил Якубович.

– Скорее, станцию будут бомбить, – предположил я. – Но могут и по нам сбросить маленько. Нам этого маленько будет достаточно.

– Эх, когда уже наши в небе появятся! – вздохнул бывалый сержант, – обидно! Неужели не можем так же!

– Можем, и лучше еще можем! – уверенно возразил я. – Дай только срок.

– Дай срок… – протянул Якубович.

Пока бомбардировщики величаво приближались, штурмовики ринулись к нам, как стая голодных гончих. Поливая окопы из пулеметов, они ходили на бреющем полете, буквально по головам, пикировали и разворачивались, устроив в небе зловещую черную карусель. Ответить нам было нечем – и мы снова залегли на дно окопов, лишь изредка огрызаясь из автоматов. Тем временем сверху на наш окоп наползали тени бомбардировщиков.

– Ну, держись! – гаркнул Якубович, перекрикивая нарастающий свист приближающихся бомб.

Землю сотрясло так, будто по ней, словно по наковальне, ударили гигантским молотом. А затем другой раз… И с другой стороны… раз, два… раз, два… по сравнению с этим даже утренний арт-обстрел казался прогулкой в детском саду. Череп раскалывался от нестерпимых ударов. Рот я специально держал широко открытым – наешься земли, зато не оглохнешь. Спасибо друзьям-артиллеристам, научили. Не знаю, как долго это продолжалось, может, минуту, а может, десять, в какой-то момент перед глазами просто все померкло.

* * *

– Живой! Живой он! – прямо передо мной маячило довольное лицо Сеньки-Одессита, чуть поодаль виден был младший сержант Одинцов. – Товарищ лейтенант! Слышишь меня?

Сознание возвращалось медленно, сквозь пронзающую мозг резкую боль. Я кивнул.

– Контузило тебя, кажись! Так-то вроде цел!

Я сделал попытку подняться, но оказалось не просто удержать равновесие. Я зашатался, и Сеньке пришлось меня обнять за плечи.

– Доложи обстановку! – каким-то незнакомым низким голосом протянул я.

– Картина маслом, товарищ лейтенант, – больше половины взвода перебито, контуженных и раненых много. Авиационная бомба это вам не граната. Кажись, Макеевка будет наш последний рубеж.

– Не последний, – машинально поправил я. – Крайний. Что немцы?

– Слышно, как моторы у них за той сопкой гудят, кажись, сейчас обратно на нас пойдут.

– Где Якубович?

– Ранен Якубович. Унесли его уже, вместе с остальными, до нашей казачки. Почти все хаты разбомбило – а ее стоит, целёхонька! Как заговоренная!

– Что у Ковальчука? Гонгадзе?

– Ковальчука смело просто, прямое попадание, нет больше второго взвода. Гонгадзе жив, принял командование ротой.

– Что с ротным?

– Серов ранен, без сознания. Доставлен до Ирины.

– Приготовиться к бою!.. – тихо сказал я, локтями опираясь на бруствер. – А Мирохин жив?

– Сашка-то? Жив, что ему сделается! Вон, ружье свое протирает!

– Тогда повоюем еще…