Он тяжело вздохнул, проклиная себя за то, что сам вызвался опрашивать Полину, вошел в комнату и уселся на стул напротив нее.
– Здравствуйте, – сказал он официально-вежливо, но даже без намека на свою обычную веселую улыбку.
Она скромно кивнула в ответ, сложила руки замочком на столе. Чуть улыбнулась и опустила глаза. Костика это раздражало, но он, естественно, этого не показал.
– Вы – Полина Владимировна Петрова? – начав записывать разговор, как это положено по протоколу, спросил он.
– Все верно, – снова кроткий кивок.
– Вы последние семь лет ухаживали в психиатрической клинике за Мариной Дмитриевной Смирновой. Так?
Костик подумал, что если она сейчас опять кивнет с тем же видом, то он взорвется. Но Полина не кивнула. Она вдруг улыбнулась, почти радостно, и даже наклонилась немного вперед, когда стала отвечать.
– Да! Я провела эти годы с Мариной. Ведь мы же росли вместе. Мне было не в тягость скрашивать ее одиночество и помогать ей бороться с болезнью, утешать ее, вести беседы…
– Подождите! – Костик выделил главное. – Вы росли вместе?
– Конечно, – тон монахини стал тут же более ровным и спокойным. – Я думала, вы знаете. Мы из одного детского дома.
– То есть, – стал развивать полицейский мысль, – вы знали покойную с детства. Вы дружили? Там, в детском доме?
– Нет, – она чуть качнула головой. – Там никто не дружит. Да и я рано покинула приют. С одиннадцати лет я приняла решение посвятить жизнь Господу. Руководство приюта нашло возможность переговорить с игуменьей нашего монастыря, матушкой Марией, и вскоре я была отправлена туда, позже приняла постриг.
– Так. – С этим вопросом Костик разобрался. – Но вы все-таки согласились быть сиделкой Марины именно потому, что были знакомы с детства?
– Не совсем так. – Казалось, его вопрос немного ее смутил. – Я постоянно помогаю в лечебнице. Матушка давно дала мне такое разрешение. И когда понадобилась сиделка очередной пациентке, я согласилась. И только когда я ее увидела, то узнала Марину.
– Ясно, – полицейский более-менее успокоился. В целом разговаривать с монахиней не так и сложно. – Скажите, это она рисовала?
И Костик выложил на стол несколько рисунков ангела, каждый из которых был убран в файл.
– Конечно, – Полина вновь засветилась улыбкой, протянула руки к рисункам, как-то очень трепетно пробежала пальцами по краю одного из них. – Правда, она талантлива?
– Согласен, – он позволил себе скромно улыбнуться, чтобы хоть как-то расположить эту странную женщину к себе. – Только тема рисунков немного смущает. Или пугает. Почему именно ангел смерти?
– Это из-за ребенка, – монахиня вновь сцепила руки в замок, помрачнела, на лице появилось скорбное выражение. – Она его потеряла. И когда началась ее болезнь… Она очень грустила. Я старалась ей помочь. Мы беседовали, я приносила ей книги…
– Церковные книги? – уточнил полицейский.
– Конечно, – похоже, это было ее любимое слово. – И прежде всего Библию принесла. Марина читала. Много. Все равно ей делать там было нечего целыми днями. И вот однажды я пришла, а она рисует! Она тогда сказала, что ее нерожденный мальчик станет ангелом.
– Ангелом смерти? – Костика внутренне передернуло. – Это же… страшно.
– Я знаю, – Полина стала выглядеть еще более грустной. – Я пыталась ей говорить… Это вообще все не по-божески. Церковь этому не учит. Но она была больным человеком. Она верила, что ее красивый и любимый мальчик, ни в чем не повинный, не мог просто умереть и исчезнуть. Она придумала ему эту страшную миссию.
– Спрашивали, почему не каким-нибудь простым ангелом она его называла, – решил уточнить полицейский, – а именно ангелом смерти?
– Она была очень одинока, – теперь выражение лица монахини стало скорбным. – И очень больна. У нее менялись настроения. От безудержной радости до агрессии. И вот тогда, если Марина злилась, она желала всем зла. И говорила, что ее мальчик восстановит справедливость. Я тогда всегда старалась ее успокоить, укоряла ее… Но болезнь сильнее. Я молилась за нее.
– Понятно, – Костик с горечью подумал, что молитвы, к сожалению, крайне редко спасают от злости. – Вы сказали, она была одинока. К ней никто не приходил? Ее навещали?
– Редко, – теперь создалось впечатление, будто Полина замкнулась в себе. Опять глаза в пол, отодвинулась от стола. – Приходила та женщина. Мать Марининого мужа. Она не очень хорошая женщина. Она не понимала, что Марина болеет. Она была всегда надменна и жестока. После ее ухода Марина часто впадала в ярость. И рисовала ангела.
– Но именно эта женщина оплачивала вашу работу и содержание Марины в клинике, – задумчиво произнес полицейский.
– Не она, – Полина посмотрела куда-то в сторону. – Это муж… Андрей. Он переводил деньги матери, а она на счет клиники. За содержание. Мне не платили. Я была с Мариной по собственной воле. Та женщина злилась, что я помогаю. Ведь я не только говорила с Мариной, я ей помогала во всем. Ухаживала, держала ее комнату в чистоте, даже иногда ее мыла и одевала.