Материалы к альтернативной биографии

   Где я? Какая-то часовня?... Гроб стоит изголовьем к алтарю. Горят свечи. Под столом валяется букет красно-белых георгинов. Там, за стенами - ещё день. Инстинкт велит мне бояться его.

   Прости, малыш, надеюсь, ты сирота. Так или иначе, тебя никто больше не увидит.

   Захлопываю крышку, кладу на неё цветы, хоронюсь до темноты в тенистом закутке, каких всегда много даже в самой крошечной церковке. Потом выхожу на улицу и спешу к ближайшему отделению швейцарского банка, шарахаясь от прохожих, пряча от них лицо.

   Не глядя на конторщиков, диктую номер счёта.

   - Снимаю всё, что есть.

   - Это займёт какое-то время. Вас проводят в зал ожидания.

   Хорошая тёмная комната с бархатными креслами.

   - Принести вам кофе или чаю?

   - Нет, спасибо. Ничего не нужно.

   На противоположной стене от бордюра до плинтуса тянется магическое полотно зеркала. В его тёмной глубине, где-то очень далеко сидит одинокий бледный гномик во фраке.

   Бросаю все усилия на притворные слёзы, но хочется лишь смеяться над здешней прислугой, принимающей меня за проигравшегося картёжника.

***

   На моём нёбе - что-то вроде кошелька. В нём таится гибкое чёрное жало, похожее на змеиное, но более тонкое и расходящееся не двойной, а тройной вилкой. Оно не имеет осязания в обычном смысле, но я не могу подавить его рефлексы. Все попытки вырвать или отрезать его тщетны. Оно скрывается быстрее, чем рожок моллюска от одного прикосновения. Скоро я оставил эти эксперименты и по другой причине: без естественного оружия моё выживание будет совсем уж антигуманно, а мне их жаль, людей...

   Я снимаю мансарду на западной окраине Женевы. Комнатка невелика. Кровать ограждена стеллажами книг, снаружи завешанными гобеленами. Полная темнота тревожна. Днём я предпочитаю полутень, а ночью - яркие огни.

   Это неправда, что заход солнца не волнует меня. Я наслаждаюсь им. Он пробуждает меня всего - мою жажду, мою жалость и любовь.

   Но больше всего меня утешает ночной дождь. Он дарит мне покой, вселяет стойкость и надежду. Бесчисленные часы напролёт я учусь читать бегущие строки воды по стеклянным страницам. В каждой капле - какая-то весть, траектория каждой повторяет чью-то судьбу.

   С каждым безжизненным днём теряется память. Я уже не помню ни детства, ни родителей. Зато всё чаще моё сознание обращается к тем порам, когда один из падших ангелов смиловался над горсткой людей, умирающих от голода и холода на горном пике, ставшем островком среди затопленной планеты, и накормил их, как пеликан - своих птенцов.

   И ещё одно не покинет меня никогда...

   Я знаю о нём всё: где он находится в каждую минуту, что видит, что говорит, что думает. Иногда я сажусь за стол одновременно с ним и пишу с ним на перегонки, подсказываю ему какие-то слова. Мне нравится копировать его позы, петь его песни. Тяжко только его видеть сны: попадать то в горящий лес, то под дождь из дохлых тараканов, то в ров со змеями, то в море нефти, полное мёртвой рыбы; скитаться по руинам столиц, по кладбищам, которым нет границ.

   Не тлен и запустение мучают меня, а невозможность облегчить скорбь второго и последнего носителя сердца в этом конченом мире. Я страстно мечтаю о том, чтоб он узнал мою меру в себе, но чувство вины не позволяет явиться ему на глаза. Я боюсь, что всё случится, как в его стихотворении "Тьма"... Неужели, Господи, нам, самым близким существам на свете, суждено теперь всегда быть врозь?

***

   Меня тянет к зверям. Я завёл большого рыжеватого пуделя и назвал его Перси. Мы славно подружились, и когда от капельного укуса он слёг и околел, я тоже чуть не умер. Кажется, такого горя ещё не было на моём веку. Даже слёзы вернулись, и тринадцать суток я пил только их. На четырнадцатую ночь ко мне явились демон Анубис и праматерь Сохмет, сказали, что эдемские духи признают меня достойным причащаться от их наследников, то есть отныне я смогу питаться молоком и кровью животных, не причиняя им вреда, с тем условием, что не буду давать им попробовать моей крови. "За нарушение запрета, - прибавил Анубис, - ты тут же будешь растерзан и сгниёшь и телом, и душой".

   Я спросил, допустит ли меня к себе тот, кому я обязан вечной жизнью. "Он не умеет никого прогнать, - молвила богиня, - Иди к нему смело".

   Да, он никого не гонит. Он лишь ускользает, отворачивается; тебя как будто нет с ним, и тогда пространственная близость кажется насмешкой.

***

   Через год и день после моего обращения, мы узнали об участи Шелли. Бедняжка! Погребальный костёр не оставил ему шансов.

   Спасибо, Мэри, что напомнили обо мне!

   Пусть он только на миг пожелает меня увидеть - и это случится!

   Мы оба знаем, что срок подходит. Кому, кроме меня, он доверится?

   Гамба прост, как дрозофила. Он только всё испортит!

   Франкессини нашёл бесславную смерть в парижском притоне. Да и кем он был - живым человеком или таким же големом моей тоски, как лорд Ратвен?...

***

   Отдай мне твою жизнь! Пусть она раскрошится в моих зубах, растает паутиной на моём языке и совьётся в четвёртую ветку в моём жале.....................

   Ну, что ты за упрямец!?