Меч вакеро

Ей вдруг захотелось упасть в его объятья, разрыдаться, снять камень с души, но многолетняя выдержка заставила оправиться от первоначального удара. Интуитивно Аманда почувствовала, что истины о ней он не знает, да и не может знать. «Откуда?» Никто на корабле кроме Линды не ведает правды, только она. Леди почувствовала, как теплым потоком заполняет ее облегчение. Пусть, если угодно, строят себе предположения, пусть думают что хотят — это ее жизнь; и как она распорядилась —никого не касается. Сердце англичанки заходилось, каждый нерв напрягся до звона, но, собрав всю волю в горсть, она повернулась к нему лицом:

—  Эти вещи мне передали вчера. Честно говоря, я, как наивная воспитанница пансионата, размечталась, что это был шаг с вашей стороны…

—  Ради Бога, кто их вам передал? — резко оборвал он.

—  Ваш юнга, сэр.

—  Данька? Сын Дьякова?.. — Преображенский недоверчиво посмотрел на нее… — Что за чертовщина! Как серьезно вы говорите?

—  Мне не нужны ваши грубые эмоции, капитан.

—  А мне ваши указки. Что вам при этом сказал мальчишка?

—  Я буду последней дурой, если соглашусь пойти у вас на поводу.

—  А я и не хочу быть близок с «дурой», мисс! И запомните, воровство имеет то неприятное свойство, что не знаешь, что украл. Так я повторяю, о чем вам сказал юнга?

—  Слушая вас, господин капитан, можно подумать, что вы мните себя по меньшей мере папой римским… если не самим Господом…

—  Хватит болтовни! Вы ответите?

—  А это!.. — Аманда гневно сверкнула глазами.—Спросите у него сами. Я и так была с вами достаточно любезна.

Глава 12

После резонов капитанского денщика Петр Карлович более не насиловал свою голову напудренным париком, ибо хоть еще и выпадали прохладные вечера, но лекарь стеснялся теперь носить вышедший из моды причиндал. Да и собственные, пусть не ахти какие, волосы еще имелись.

Как и в первый раз, он тщательно собирался на свидание, подолгу отбирая каждую мелочь своего туалета. Ощупывал ткань, подносил вещи к свету, нюхал их на предмет свежести, рассматривал на башмаках подошвы и гвозди. Будучи «во всеоружии», он по обыкновению подошел к зеркалу и оглядел себя. Было жарко, но из-за какой-то внутренней скромности он не позволил себе расстегнуть ни единой пуговицы камзола. Нынче он хоть и не особенно уверенно, но больше нравился себе и не сравнивал себя с дохлой крысой.

«А все же обсиделся я в том Охотске… Обхождение с барышнями, известные анекдоты, истории — всё позабыл! Вот так, соберись в столицу, приедь, а она тебе темным лесом покажется… — с досадой подумал Кукушкин и вдруг покраснел. — А всё-таки грех сладок, а человек падок. Ведь подлое дело иду предложить ей… А кто говорит, что хорошее? Только ведь через него тебе, Петя, либо покой телу, либо едучий омут для души… Может, выпить для храбрости, а?— он ущипнул себя за щуплую ляжку, подгоняя с ответом. — Пьяный иль трезвый — всё едино. Во хмельке, Петруша, еще и лучше — мысли вольготней себя ведут. А вдруг, как обидится? Неправильно поймет?.. А мне тогда как прикажете-с ей соответствовать?.. Э-э, брат, тут не оступись, вылетит птица из рук — не словишь. Лучше не рисковать. Тьфу, пропасть! Вот бывают же люди, ловкие да настырные: раз-два, и в «дамки»… Такие себе праздники, такие наряды устраивают! А у меня всё через пень колоду, как у трактирного зайца… Эх, тут думай не думай, брат, ума не прибудет, как и в кармане… — Петр Карлович тяжело вздохнул, серчая на свою нищую долю. — Без барыша да копейки глупо небо коптить… Ну, будет, будет! — строго сказал он себе, муслявя пальцы и приглаживая бесцветные брови. — Тебя послушать, так до обеда не доживешь. То до небес себя поднимешь, то снова в овраг. Не дело это, голубчик! Ну-с, беден, да… Так и она не на золоте ест, другим брать надо. Мерь глубины ее чувств своим обхождением да разумом. Ты хоть и засиделся в женихах, — он еще раз потоптался у зеркала, то мстительно, то по-роковому щуря глаза, входя в образ, — а всё ж не из последних… Да, человек ты неизглагольно обуреваемый страстями, и в большинстве греховными, но ведь и руками не поднять, сколько ты можешь тепла подарить. Будет тебе святым-то жить, совсем себя не бережешь. Верно батюшка Аристарх говорил: «тот, кто совсем без греха прожить жаждет… — тот от лукавого». Не бывает так, а ежели и случится вдруг, так то гордость и только… А то ишь, — Петр Карлович деловито одернул сюртук. — Заботы одни, да терзания. Давно ли так умен стал? Ах, тело мое алчное, непотребное. Ну-с, Петенька, будем! Тебя красавица ждет, а за такое дело любой двумя руками перекреститься готов. Ну, пошли, голубчик, пошли».