Меч вакеро

—  Да я его!.. — лекарь в сердцах топнул ногой и взорвался: — И зачем только таких спасают! У него же, пардоньте, голубушка, на роже написано — разбойник и вор! Эх, занесли моровую язву… А ему еще одежду бесплатно справили и на довольствие поставили, что в копейку бьет! Шубу ему еще дайте… да ему, шишиге болотной, не шубу, а сибирку с бубновым тузом на спине выдать время. Хоть сейчас на каторгу!

Раскрасневшийся фельдшер так расходился и вздул вены на шее, что бедняжка почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок.

—  Успокойтесь, — она схватила его за руку, но Кукушкин вырвался и, утираясь платком, возмущенно воскликнул:

—  И этот стервец хотел вас… понимаете, вас захомутать в жены! Да знаете ли вы, картина вы моя, какой бы вы были у него по счету? — он выбросил перед ней пальцы обеих рук. — Не знаете? Так я вам открою. Восьмой или двенадцатой. У таких… вашей сестры было всех мастей и цветов, и вы бы, милая… — Петр Карлович осекся, смахивая слезу. — Были бы тьфу, а не жена. Почему?! Да потому, что для таких проходимцев жена — это просто еще одна девка для утехи беса!

Не зная, как прервать водопад красноречия, Линда выстрелила вопросом:

—  Вам не было страшно? Когда он целился в вас?

—  Ничуть, — ловко соврал Петр Карлович, но тут же смутился и поправился. — Так, разве самую малость.

—  А я бы со страху умерла, — призналась она.

—  Ну вы скажете, душечка! Полноте, за другого всегда страшней, чем за себя, — лекарь, как давеча один на один с зеркалом мстительно сузил глаза. — Ну, попадись он мне! Это он смелый был, покуда водка по жилам текла… Знаем мы эти злобливые морды… Это что ж такое деется?

—  А вы, простите, разве не пили?

Петр Карлович опять подавился, засуетился, полез за платком, потом за чем-то еще и, не найдя выхода, с отчаянья ошарашил вопросом:

—  Вы к чему более склонны: к смерти или любви?

Девушка минуту молчала, отведя глаза, не зная, прилично ли ей отвечать на такой вопрос. «Госпожа, пожалуй, узрела бы в нем какой-нибудь недобрый умысел, и кто знает, может быть, не сильно и ошиблась. Но, в конце концов я — это я, и кроме нас здесь никого нет».

—  Мне кажется… вам пора просто жениться.

—  Думаете? — фельдшер испугал серьезностью Линду.—Я такие речи первый раз слышу… Это что? Предложение с вашей стороны?

—  Нет, — быстро ответила она. — Просто я так подумала.

—  Эх, у вас всё просто: и «думать», и «жениться»,—оскорбленно всхлипнул Петр Карлович. — А я, может быть, после каждого вашего слова… — Он зажмурил глаза, точно на него летел топор палача. — Сердце кровью обливается! Ах, зачем вы будили во мне соловья?

—  Что вы хотели сказать?.. Я плохо понимаю.

«Да не сказать, а поцеловать тебя в сахарные уста, глупую, — подумал фельдшер и пришпорил себя мыслью.—Будешь продолжать церемониться — век в монахах проходишь».

—  Вы уж простите, голубушка, мой лирический угар. Но только я непременно хочу вам открыться, что именно с этой минуты я могу считать себя счастливым! Молчите… я… я! — он судорожно ухватил ее за мизинец и пробормотал: — Позвольте поцеловать вас… ну-с хоть в манжетик.

—  Нет-нет! Я таким делам не научена. — Линда испуганно шарахнулась в сторону, заливаясь румянцем: — Я вам еще не жена, сэр, чтобы вот так…

—  Да, да… понимаю, — согласился Кукушкин и, точно в тумане ляпнул. — С вашим характером, голубушка… жена получится не приведи Бог…

—  А это что? — Линда прижала руки к груди.—Ваше мне пре… предложение?

Наступила тишина.

—  Дивные погоды стоят… — проклиная себя, выдавил наконец Петр Карлович и, уж совсем смутившись своим дурацким положением, глупо махнул рукой вдаль: — Скоро земля… А вон смотрите-ка, чайка летит… Я, кстати, вот чай с прибавлением водочным люблю. Оно всё вкуснее и для здоровья хорошо.

«Он, наверное, больной», — чуть не плача подумала она и тихо, как мышка, пискнула:

—  Значит, вы не даете мне никакой надежды?

—  Я даю порошки и пилюли, — теряя голос, пролепетал сникший лекарь и вновь уставился на свои башмаки.

Сгорая от стыда и нахлынувших слез, Линда бросилась прочь. А Петр Карлович, словно вырвавшись из оков колдовства, закричал:

—  Я люблю вас! Слышите, люблю!

Глава 13

Спускаясь к себе в каюту, Андрей ощутил: нервы были на пределе. Он как-то пытался навести порядок в своих растрепанных чувствах. Но ничего не выходило. Голову жалили совершенно несуразные мысли, как он ни гнал их, как ни выстраивал. Вопросы сыпались один за другим:

«Откуда у сорванца взялись браслет и серьги? Кто мог передать ему их? А у того откуда они? Черт! Из Петербурга от маменьки их мог вывезти только Алешка. Ведь я сколько просил mаman в письмах не отказать мне в деньгах… Ах ты, Господи! Значит, она сама на мели, а чтоб выручить чадо свое, последнее решилась заложить… “Эти украшения, — он вспомнил слова отца, — я подарил твоей матушке в день, когда она подарила мне тебя.” Но князь убит! Зарезан на тракте…» — внутри Преображенского всё болезненно сжалось, кончики пальцев онемели: «Значит, убийца на корабле!» Эта мысль вцепилась в него, что собака в кость, которая не успокоится, покуда не обглодает ее дочиста.