- Я что-то пропустил?
- Возможно, она права, - сказал Поллард.
- В том, что я хочу лишь одного?
- Нет, в том, что кто-то другой должен быть главным. Возможно, Элизабет нужен перерыв. Она слишком долго была здесь. И не видит леса за деревьями. Может, тебе взять на себя инициативу.
- Мне?
- Почему нет.
- Кушинг же главный.
Но Поллард покачал головой.
- Нет. С тех пор как Первый... с тех пор, как мистер Гослинг заболел, командовал ты. Кушинг был кем-то вроде советника. Он смышленый, но не любит принимать решения. Главным должен быть ты.
- Не слушайте его, - сказала Тетушка Эльза. - Он всего лишь мальчишка, капитан. Маленький лгунишка, а маленьким лгунишкам нельзя доверять. Он скажет что угодно, чтобы получить свое. Всегда был таким. Любит манипулировать людьми.
Тут Джордж не выдержал.
- Разве можно так говорить о собственном сыне.
- Капитан, - воскликнула она. - Прошу вас не вмешиваться в наши семейные дела.
- Я лишь хотел сказать, что ты должен взять на себя руководство, - возразил Поллард. - Только и всего.
Джордж замолчал. Он не хотел быть главным. Это последнее, чего он хотел... Все же, если Элизабет намерена держать их здесь без какой-либо надежды на спасение, то, другой лидер просто необходим. Но опять же, она знала это место. Знала, что им угрожает... А что знает он?
- Я предпочитаю демократию, - ответил лишь он.
- Это просто моя идея, - сказал Поллард.
- Никогда особенно не любила политику, - проворчала Тетушка Эльза. - Потеряла к ней интерес после убийства Маккинли. Думаю, Рузвельт был идиот. Многие из нас думали, что Рузвельт был идиот. Но он же был умный, не так ли? И хитрый, да? Он знал, что обычный человек думает как он, и использовал эту силу, эту способность нравиться людям. Мой отец потерял деньги из-за шахтерской забастовки.
Вернулся Кушинг.
- О чем разговариваете?
- О политике, - сказал ему Джордж. - Что вы думаете о Рузвельте, сэр?
- Бандит, - коротко ответил Кушинг.
12
Сакс обо всем догадывался.
Может, его держат за дурачка, но он видел, что происходит. Знал, что замышляют Фабрини и Менхаус. Так же, как знал, что замышляли когда-то Фабрини и Кук. Господи, пытаешься помочь этим парням, а они при первой же возможности начинают плести у тебя за спиной интриги. Вот тебе и благодарность. И очень, очень тяжело думать об этом. Потому что он только начал понимать, что, возможно, зря третировал Фабрини. Он мог сделать из него настоящего мужика, но этому не суждено было случиться.
Как только доверишься парню вроде Фабрини, считай, тебе конец. Стоит тебе повернуться к нему спиной, как он перережет тебе горло.
Сакс успокоился.
Нет, он не собирался убивать их. По крайней мере, Менхауса и Крайчека. Но Фабрини - другое дело. Этот мелкий говнюк должен стать примером. Он заразил своей червоточиной Кука, а теперь взялся за Менхауса.
Сакс не знал, как именно поступит, но наказание должно быть очень зрелищным. Чтобы зрители никогда его не забыли. Никогда в жизни.
Потирая язвы на руках и груди, Сакс принялся разрабатывать план.
13
Смерть подстерегала здесь на каждом шагу.
Можно было принимать меры предосторожности и постоянно бороться с ней лекарствами, дезинфектантами и лечебными повязками. Но так ты лишь загонял ее в тень. И она таилась там, в сырой и угрюмой темноте. Росла как опухоль. Тянулась, хватала, сжимала. Становилась гигантской, голодной и неотвратимой. Дышала токсинами и лихорадкой. Ее холодные пальцы вцеплялись железной хваткой, не оставляя никому надежды на спасение. Ты мог попытаться вырваться, но смерть сжимала лишь сильнее. Она узнавала свое, и решительно забирала то, что ей принадлежит. И она не останавливалась, пока сосуд жизни не проливался на пол. И не оставалось ничего кроме тьмы, шепчущей тьмы, затягивающей тебя все глубже и глубже...
Когда Гослинг умер, они завернули его в водонепроницаемый брезент из плота и позволили Чесбро прочитать над ним молитву. Это лучшее, что они могли для него сделать. Элизабет удалось удержать свою тетушку в стороне от всей процедуры, и это было очень кстати. Потому что Джордж тяжело переживал смерть Гослинга. У него было чувство, будто его внутренности наполнены гвоздями и битым стеклом. Каждый шаг вызывал у него сильную боль. И если бы Тетушка Эльза снова стала обвинять его в халатности, принимая за капитана корабля, он непременно поделился б с ней этой болью. Сказал бы ей такое, отчего она замолчала б навсегда.
Они провели церемонию на палубе, в свете фонаря. Это была мрачная и тревожная процедура. Свет от фонарей мерцал, тени плясали, а туман обволакивал, словно трупный газ.