По дороге на Бейкер-стрит он ни словом не обмолвился об этом деле, а приехав домой, сразу устроился в гостиной со своими химическими приборами и реактивами, чтобы проанализировать содержимое маленьких бумажных конвертиков. Опыт научил меня не задавать Холмсу вопросов, когда он поглощен расследованием, поэтому, поскучав минут двадцать у камина с «Ивнинг стандард» в руках, я сдался и ушел из дому, отправившись в свой клуб, где провел время куда приятнее, играя в бильярд со своим старинным приятелем Сэрстоном.
Когда я вернулся домой, Холмса не было, но в комнате остались явные свидетельства его недавнего присутствия: на его рабочем столе в беспорядке валялись пробирки, лакмусовая бумага и пузырьки с химическими реактивами. Однако он не оставил записки, в которой бы объяснялось, куда он ушел и когда намерен вернуться, поэтому мне пришлось добрых три четверти часа томиться в ожидании. Наконец хлопнула входная дверь, и на лестнице раздались энергичные шаги.
– Идемте, Уотсон! – крикнул Холмс. – Внизу ждет кэб!
– Но куда, Холмс? – спросил я, спешно натягивая пальто, хватая трость и недоумевая, зачем ему опять срочно понадобилось уходить, когда он только что вернулся домой.
– Скоро увидите, дружище, – через плечо ответил он, спускаясь по лестнице, по которой только что поднимался. – И никаких вопросов, Уотсон! Я все равно не отвечу. Знаю, что вы хотите спросить, но скоро вам все станет ясно.
Словно для того, чтобы не дать мне нарушить запрет, он всю дорогу до совершенно незнакомой мне Мейкпис-корт болтал на отвлеченные темы вроде готической архитектуры или филологических штудий[52], и мне оставалось только зачарованно внимать его монологу, ибо когда Холмс был в ударе, он умел поражать своими искрометными суждениями. Впрочем, порой я все равно обращался мыслями к тем запретным вопросам, которые по-прежнему роились в моей голове: что такого он обнаружил во время своих химических опытов, отчего теперь пребывал в столь приподнятом настроении? куда он только что уходил из дому? и что ожидало нас на Мейкпис-корт, куда мы сейчас направлялись?
Слушая Холмса и одновременно размышляя над этими вопросами, я иногда выглядывал в окно, пытаясь определить наше местонахождение, и наконец начал смутно узнавать улицы, по которым мы ехали. Одна из них показалась мне особенно знакомой, а когда кэб прогрохотал по какому-то темному переулку и я заметил на стене дома указатель с надписью: «Патерностер-Ярд», до меня наконец дошло, что мы вернулись в Спиталфилдз – туда, где лишь сегодня осматривали тело кардинала Тоски. Однако на этот раз мы не остановились у вышеупомянутого двора и еще с четверть мили ехали по грязным тесным улочкам, застроенным жилищами рабочих вперемежку с убогими тавернами, ломбардами, лавками старьевщиков, среди которых изредка попадались бывшие дома шелкоткачей, построенные в восемнадцатом веке – когда-то элегантные, но давно пришедшие в упадок. Вскоре наш кэб остановился у другого двора, чем-то напоминавшего Патерностер-Ярд, и мы сошли.
Это оказалась не столь обширная, но куда более опрятная территория. Здесь хранились строительные материалы: в одном углу – строевой лес под навесом, в другом кирпичи и черепица, по дальней стене лежали прикрытые брезентом кучи гравия и песка, а рядом стояла пустая тачка с поднятыми кверху ручками. На одной из ее стенок значилось: «Дж. С. Баскин и сын», а ниже заглавными буквами: «ПОДРЯДЧИК».
Те же слова были начертаны на вывеске, укрепленной над входом в одноэтажное здание по левую руку от нас. Судя по всему, оно служило конторой и одновременно складом: через распахнутые двери я увидел высокую старомодную деревянную стойку со стулом, стоявшую у окна, а в сумрачной глубине помещения, под низкими потолками, на полках хранились, очевидно, более хрупкие или скоропортящиеся товары – банки с краской и мешки с цементом, защищенные здесь от непогоды.
Наш приход не остался незамеченным: едва мы ступили во двор, из здания вышел какой-то человек и направился прямо к нам.
Это был широкоплечий седовласый мужчина с длинными висячими усами. На нем была поношенная рабочая одежда: тяжелые башмаки, жилет, потертые вельветовые штаны с испачканными коленками и фланелевая рубашка без воротничка, с закатанными рукавами, обнажавшими сильные, мускулистые руки. Он был сердит и хмур.
– Мистер Баскин? – приветливо улыбаясь, спросил Холмс.
– Чего надо? – проговорил мужчина.
– Меня зовут Шерлок Холмс, – все так же учтиво продолжал мой друг, – а это мой коллега, доктор Уотсон. Мы явились сюда от имени полиции, чтобы расспросить вас о внезапной смерти кардинала Тоски, с которым вы, кажется, были знакомы.
Эти слова как громом поразили мистера Баскина. Он издал дикий вопль, шатаясь, отступил назад, смертельно побледнел и схватился руками за горло, словно ему не хватало воздуха. Испугавшись, что с ним случится удар, я бросился к нему на помощь и, подхватив под руки, повел внутрь здания. Там я нашел какой-то перевернутый ящик и усадил беднягу на него.