Мяч круглый, поле скользкое

— Не. Вон Пеле — тоже не гигант. И Трофимка, и Гарринча — да все великие невысокого роста, — не согласился молодой технолог.

— А Стрельцов, а Франц Беккенбауэр? Вот они-то высокие, — не сдавался Карл Иванович. — Готлиб Рейнгольдович, вы что думаете?

Миллер, в противоположность своему земляку… Нет, земляки — это выросшие в одном месте. Миллер был из поволжских немцев. Когда разгоняли республику перед войной, его семье досталась Алма-Ата. Соотечественнику… Ну так и отечества разные. Единоверцу… Один — католик, другой — лютеранин, но оба — коммунисты. И нации, скорей всего, не так чтобы совсем одной. Кальтенбруннер из Австрии корни имеет, а Миллеры когда-то переселились из того самого Эльзаса, что таки достался Франции, несмотря на преобладание немецкого населения.

Так вот, Миллер, в отличие от тоже-немца, был маленький вёрткий толстячок с большущей лысиной и остатками чёрных как дёготь волос. Ну ни каким боком на белокурую бестию не походил. А, нет! Всё же есть в нём нордическая черта: любил сосиски.

— Да, для некоторых позиций в футболе — вратарь, центральный защитник, центральный нападающий — рост может иметь важное значение. Важное, но не решающее. Футбол — это такой вид спорта, где требуется гармоничное развитие и сочетание множества качеств. Сила, скорость, ловкость, координация, выносливость… Ко всему высокие требования. Одного роста для хорошей игры недостаточно. Это преимущество легко нивелировать серьёзными пробелами в чем-то другом. Мастерство, тактика, скорость…

— Во! Бачишь, Карл Иванович, шо грамотна людина гутарит? Хармоничный!!! — завскладом со всей дури припечатал тройки-дубль, закрывая одну из веток растущей кракозябры.

— Думаю, что через три дня высокие грузинские футболисты из Тбилиси ваши доводы, уважаемый Опанас Олегович, опровергнут.

— Та я й спорить не стану, це буде матч смерти.

— Карл Иванович, а я слышал, что вы были на том «Матче Смерти». Правда? — Алим Байшалов постукал по столу, показывая, что ходить ему нечем. Поторопился Олегович, тройки закрывая. Не подумал о партнёре.

Кальтенбруннер примостил свою доминошку, положил костяшки на стол, оглядел соратников и, понизив голос до шёпота, сказал:

— Наверрное, нельзя говорить, но и в книге, и в фильме — неправда.

— Как это? — аж привстал Алимка.

— Я ведь в партию вступил… Мне, наверрное, нельзя говорить, такое…

— Не, не, Карл Иванович, я сам почти коммунист! Правда — она важней. Если соврали режиссёры и писатели…

— Лев Кассиль, — мотнул головой по-овечкински Кальтенбруннер.

— Да хоть Пушкин. В чём неправда? Не было подвига? — чуть не плакал технолог. Ориентиры жизненные рушились.

— Подвига? Был подвиг! Только не так, как показано в фильме.

— Не тяни, говори уже, — стукнул доминошками Миллер.

— Матчей было около десяти — я не на всех был. Я ведь как раз работал на том аэродроме, там подземное хранилище делали для горючего. Видел пять встреч, в том числе и с этими якобы зенитчиками.

— Так а с кем ещё играли? — все уставились на «разоблачителя».

— В Киеве стояли венгерские части и румынские. Вот в основном с венграми и играли, да ещё я был на одной встрече с румынами — тогда русские выиграли, 8:1.

— Венгры, румыны… Они же за нас? — не поверил Алимка.

— Сейчас-то? Ну… условно, да и то не очень. А во время войны венгерские, а особенно румынские фашисты зверствовали почти на всей Украине. Особенно в Одессе. Грабили там всё и всех, пока немцы их хоть чуть не приструнили.

— Ну ничего себе союзнички, — присвистнул молодой казах.

— Так я продолжу. С немцами был матч, но я на него не попал — прорвало трубопровод, восстанавливали. Они проиграли, и тогда начальство решило на следующий день или через день устроить матч-реванш. Я слышал, что киевляне отказывались, но их заставили. За немцев уже не те зенитчики с нашего аэродрома играли — собрали лучших футболистов со всех частей в Киеве и окрестностях. И они дали бой, но продержались только первый тайм, а потом, как и «Кайрат», просто сильно устали. «Старт», так называлась команда, выиграл. По-моему — давно ведь было, — пять — два. Или пять — три?.. И никто их не арестовывал, после этого они ещё играли с «Рухом» — это из полицаев команда в Киеве, тоже русские. Потом, я слышал, был донос, мол, раз это динамовцы, то они все были сотрудники НКВД. Вот тогда несколько человек арестовали. Потом я не знаю. Нас эвакуировали, к городу стали подходить отряды Красной армии.

— Так ты, Карл Иванович, говорил, что подвиг был. В чём он тогда?

— Пусть будет десять матчей, и пусть даже ты всё время выигрываешь. При этом всегда голодный — они ведь кое-как питались, да ещё и работали. Тяжело работали — грузчиками трудились. И вот выходишь против врагов и побеждаешь, и каждую минуту ждёшь, что арестуют за это. И снова выходишь, и опять побеждаешь. И вдохновляешь киевлян — вот, мол, этих фашистов можно бить, они не всесильны, не боги, а простые смертные. Да просто доставляешь радость очень тяжело живущим в оккупированном городе людям. Голодные, запуганные, выходили десять раз на игру с врагом и побеждали. Вот подвиг.