Миниатюры

Нового в словах не осталось. Есть только сочетания и возможности игры. Мой друг-художник каждый день сжигает черный квадрат, пытаясь уяснить соотношение добра и зла. «Самое главное в тексте — это то, что не может быть выражено иначе, кроме как самим текстом.» И то, что нет худа без добра, сказали давно до нас, и нам опять не стать всемирно известными. А долевое распределение позитива и негатива зависит только от формы закорючки над буквой «д», отсутствующей в слове «армагедон», которым мой друг-художник подписывает оставленное после себя пепелище. И нет худа без добра в том, чтобы услышать женский голос, соединившись с номером, запомненным в механической памяти телефона — одиночество порождает свободу выбора, и лишает необходимости завидовать птицам с клювами-утюгами за то, что они умеют летать, потому что, это — единственное, что они умеют. Как ты можешь это пить? — Это пил… Не надо, не запоминай этого слова. Это пили всякие великие писатели. — Смотри, ты еще сочинять начнешь с этого.

Я никогда не сочиняю. Занятие, в анамнезе увлекательное и бессмысленное, как плавать в шторм на мелководье, отталкиваясь коленями ото дна, или говорить с саксонцами о Хемингуэе. Океан простит и поймет тягу к записыванию без изобретательства, а тавтология только поможет воссоздать реальную безграничность. Масштабы, недоступные в рамках города, моря, чужого собрания сочинений и кем-то заданной ситуации, не имеющей выхода, кроме того простого, который почему-то не устраивает. What would you say when I say, I want you? — My English is very poor, but I would say, I want you too. Малое количество повторенных слов не портят качества общего содержания, а их правильная последовательность обещает превосходящий ожидания результат. Не получить его можно только, если, вопреки существующим текстам, намеренно перечитывать карту западного полушария на испанском языке и по-охотничьи ловить себя на желании стать существом чьей-либо мечты.

Конечно, я умею летать. И неоднократно делала это — над морем, в стране, где по странному стечению обстоятельств, кошки тоже говорили на всех языках.

Март-апрель 2002, Куба

Вот объясненье, вот — что изменяет

1. Хороший сон

Ну вот и всё, подумала я и бросилась на незнакомую шею, чтобы прижаться к расположенной чуть ниже груди, раствориться в поцелуе, а потом жить долго и счастливо, никогда не расставаться и умереть в один день.

Это произошло на вокзале Zoo. Сначала я стояла и курила, как обычно курят на вокзалах — очень нервно и постоянно прикидывая, подойдет ли нужный мне поезд до того, как закончится сигарета. Тогда бы мне пришлось выбросить ее — неприлично встречать возлюбленного с окурком в руке. Особенно, когда точно известно, что это единственный в мире предназначенный тебе человек — а я знала это больше чем наверняка. А жаль. В смысле, не человека и не меня, а сигарету, конечно.

На мне черное пальто, черные джинсы, черные сапоги, черные перчатки. И ярко-голубой шарф. Потому что надо быть элегантной, строгой, загадочной и романтичной. Когда мой возлюбленный появится из недр вагона — а вагон будет серо-зеленый с красными узенькими полосочками параллельно рельсам, одна снизу, над самыми колесами, другая — сверху, сантиметров за двадцать до крыши — он сразу узнает меня в толпе других смиренно прислонившихся к сосисочной будке и пойдет ко мне медленно-медленно, чтобы продлить долгожданный момент первой встречи. Ведь мы никогда не виделись. При этом обожаем друг друга с самого момента существования в единой временной системе.

Откуда я знаю про полосочки на поезде и про то, что он будет в модной темно-зеленой куртке, которая, несмотря на явную дороговизну, висит на нем как-то неуютно, может, потому что ему неуютно в ней? Да ведь это всё уже было и, наверное, не один раз. Перемешивать времена — навык очень полезный, но нелегкий. Зато во сне это происходит как бы само собой, и вот уже в ожидании поезда я знаю не только, с каким звуком его колесики покинут центральный берлинский вокзал, оставив со мной моего единственного, но и — как я буду дрожать от восторга ответственности и предвкушения полного, бесконечного счастья, надевая кольцо на незнакомую руку и сожалея о лишь наполовину выкуренной и теперь сиротливо попыхивающей на платформе в ожидании счастливчика-бомжа сигарете.

2. Эротический сон