Читаем Мёртвая зыбь полностью

Мёртвая зыбь

– Конечно, есть. Вот хоть бы тот же Чебышёв. По его словам, я чуть не агент ГПУ.

– Не один Чебышёв… Не он один.

Разговор был с глазу на глаз. И Кутепов временами бросал в сторону Якушева испытующий взгляд.

– Климович…

– Он? Ну, знаете, Александр Павлович! Он не у дел, притом из врангелевского окружения, а вы знаете, как к нам, николаевцам, относится Врангель. Климович не бонапартист, врангелист, но это одно и то же. Верите вы нам,

«Тресту», или нет – вот в чем вопрос, генерал.

– Конечно, верю. Иначе зачем мы бы тратили время?

И тут Кутепов развернул привезённый пакет: портрет

«Верховного» на коне, с трогательной надписью «Тресту».

Оказалось, что Николай Николаевич, тряхнув стариной, упражняется в верховой езде в ожидании торжественного въезда в Москву. Кутепов привёз и обращение к войску, написанное чуть не на древнеславянском языке. Там все было: и «поелику», и «дабы», и «осени себя крёстным знамением», – не было только «христолюбивого воинства».

Перед отъездом Якушев отправил письмо Коковцову:

«Ваше сиятельство граф Владимир Николаевич! Перед отбытием на родину приношу Вашему высокопревосходительству глубочайшую признательность на Ваше согласие возглавить правительство будущей России…» И

далее в том же духе.

14 декабря Якушев выехал во Франкфурт-на-Майне, оттуда в Москву.

Он чувствовал себя как после выигранного сражения.

Якушев не знал, что это была его последняя поездка в

Париж, хотя в марте 1927 года предстояло «военное совещание» представителей «Треста» с Кутеповым.

Мария Захарченко вернулась в Москву из Ревеля и обрушилась на Радкевича. Он только вздыхал и жалко смотрел на неё. Стауниц понимал, что Радкевич запил из ревности, но влияние на него этой женщины было по-прежнему сильным, и он не смел ей противиться.

Странно, что Стауниц тоже ощутил на себе её влияние, хотя сам был законченный циник и отлично знал цену «племяннице».

«Трест» снова переживал трудные дни. Кутепов продолжал посылать на советскую территорию своих людей с ведома и без ведома Якушева. В Москве появился террорист Кизяков, в Витебске – Шорин, «молодцы» Улагая и

Кутепова проникали через границу «кустарями», их разыскивали, арестовывали, но «Трест» не отвечал за безопасность «кустарей».

Радкевич однажды не вернулся домой из той же мастерской, где он работал в целях конспирации.

Мария Захарченко в панике ворвалась к Стауницу:

– Гогу арестовали!

Стауниц встревожился. Якушев утверждал; что «племянникам» не угрожает никакая опасность. Почему же арестовали Радкевича?

– Оставайся у меня, – сказал Стауниц Захарченко. – Я

выясню, что произошло с Гогой. Мы его выручим. Открывай двери только на условленный звонок. Кроме тебя, в квартире никого нет. Жена и дочь в Евпатории.

– Живой меня не возьмут, – сказала она, достала из сумки револьвер и положила на стол.

– Жди! Я постараюсь все узнать у Якушева.

– Плохо вы опекаете своих подопечных, – сказал Якушев. – Радкевич напился в шашлычной, наскандалил и попал в отделение милиции. Я через влиятельных друзей постарался его освободить. Воспользуйтесь этим случаем, напугайте его и его супругу и отправьте их куда-нибудь в безопасное место. Предлог есть – Радкевич может провалить столь серьёзную организацию, как «Трест». Милиция им заинтересовалась, а следовательно, заинтересуется и личностью Захарченко.

Стауниц отправился к себе на Маросейку. Как только он открыл дверь своим ключом и вошёл в переднюю, до него донёсся пронзительный голос «племянницы»:

– Напиться, как последняя скотина! Не смей прикасаться ко мне, грязное животное!

Он услышал звук пощёчины. Решил, что надо войти.

«Племянница» металась по комнате – волосы растрё-

паны, кофточка расстёгнута. Гога сидел на диване, размазывал по лицу слезы.

– А, это ты, Эдуард? Ты все знаешь? Все?

– Знаю. Якушеву пришлось вмешаться. «Товарищи» из милиции проявили неуместное рвение. Ведь ты же дал слово, Гога?

– Подлец! И это офицер гвардии! Преображенец!

– Машенька, Мария… Эдуард, скажи ей… Ну так вышло. Работаешь в этой мастерской, продрог, устал, проголодался. Решил зайти в шашлычную, выпил, захмелел…

Подвернулся какой-то…

– Врёшь! К девке привязался! Он думает, я ревную!

Мне плевать, но рисковать делом, ради которого мы здесь!

За это убить мало! Уйди с глаз моих! Уберите его к черту!

– Иди, – сказал Стауниц, открывая дверь. – Посиди на кухне. Мы обсудим, как теперь быть.

Радкевич ушёл на кухню, пугливо оглядываясь на Захарченко.

– Ну, успокойся. Надо серьёзно обсудить ситуацию. В

милиции составлен акт, у него не хватило ума дать липовый адрес.

– Идиот!

– Надо отправить его из Москвы. И тебе тоже надо уезжать. Куда? Мы потом решим. Хорошо, что мы вовремя хватились.

– И все из-за этого скота! Нет людей, нет людей… Вот только ты, ты, Эдуард!

– Этого дурака отправим вечером в Минск.