Боль терзала его огромное тело, но главное было не в ней, а в том сожалении, которое охватывало Друхха, когда он понял, что это — все! Он чувствовал, как внутренняя энергия, словно вода из дырявого таза, выливается из его тела, лишая силы и возвращая тем самым в человеческий облик.
Было очень странно ощущать вместо невидимых энергетических щупальцев человеческие руки. Былое могущество казалось уже странным воспоминанием, но все же в нем оставалось немного энергии, чтобы что–то сделать. Он вспомнил о тех двоих, которые приходили к нему совсем недавно. Поначалу, наблюдая за ними, он хотел их прихлопнуть, но потом, когда понял, что они любят друг друга, не стал этого делать, и оказался прав. Они не причинили ему зла, и теперь, вспомнив о них, Друхх последним чудовищным усилием выплеснул из себя остатки энергии, чтобы их спасти.
Потом рухнул в темноту, чтобы через некоторое время очнуться и увидеть синее небо, в котором парили горные орлы, белоснежные вершины и склоны, вдохнуть полной грудью свежий воздух и громко крикнуть восходу, долине и пещере, что он вернулся…
Харлам открыл дверцу и прыгнул на место пилота. Катрин влетела на другое, как белка. Вертолет был старенький. Каким–то чудом он оказался здесь, а вокруг на несколько сот метров — пространства неподвижной земли.
Руки Харлама забегали по рычагам, ручкам и кнопкам. Взревел мотор, и вертолет рванул вверх.
…Все, что было внизу — джунгли, льды, реки, моря, тайга, болота, города и деревушки — бледнело и истаивало, становясь прозрачным и нереальным.
Налетел ветер и неудержимо понес вертолет к черному колоссу смерча, возникшего в том месте, где находился центр хроноклазма. Харлам скрипнул зубами и попытался выжать из мотора все, что тот мог дать. Но даже это не помогло. Их неудержимо сносило в смерч.
Черная стена заслонила полгоризонта. Вертолет швырнуло, а потом раздался резкий хлопок, как будто лопнула огромная елочная игрушка. Их опять подкинуло, но тотчас же аппарат выровнялся, и Харлам с Катрин увидели, что смерч исчез.
Внизу расстилался самый обычный пейзаж без малейшего следа хроноклазма. Но им было не до этого. Сейчас они просто радовались, что уцелели.
Харлам кричал что–то бессмысленное, а Катрин хохотала и цеплялась за его рукава. А потом, когда она поцеловала Харлама, вертолет клюнул носом, резко выпрямился и стал набирать высоту, деловито карабкаясь на невидимую воздушную горку, все выше и выше. Маленькая серебристая точка в глубоком, безоблачном небе. Маленькая, постепенно исчезающая точка…
А ровно через неделю включился следующий защитный механизм, и старый Мак Кэй, проснувшись ночью, подумал о том, что все на свете грязь, безобразие, суета и гнусность, а человек вообще никчемное создание. И, окончательно осознав все это, старый Кэй поднялся на крышу своего дома для того, чтобы, шагнув через ее край, ринуться к безжалостной мостовой, щерившей навстречу щербатые зубы брусчатки.
Впрочем, он был не единственный. Ровно через пятнадцать минут то же самое пришло в голову каждому человеку на Земле…
Фиолетовый мир
«Индикатор миров похож на старинные наручные
часы. В верхней части прибора имеется панель, цвет
которой показывает отличие исследуемого мира от
Земного в процентном содержании. Красный цвет
5%, оранжевый — 20%, желтый — 40%, зеленый — 60%,
голубой — 80%, синий — 100%. Фиолетовый цвет
означает совершенно невероятные миры,
существование которых до сих пор считалось
невозможным. Есть предположение, что их появление
каким–то образом связано с возникновением самой
дороги миров.»
Дорога миров мягко пружинила под ногами. Справа и слева проплывали закрытые глухими шторами золотистого тумана окна миров. Проходя мимо них, Корсаук поглядывал на индикатор.
Так, оранжевый. А этот — голубой, а следующий — красный.
Когда Корсаук проходил мимо окна красного мира, из него высунулась чешуйчатая лапа и попыталась схватить дорожника за ногу.
Как бы не так!
Отпрыгнув, Корсаук усмехнулся и пошел дальше, озабоченно поглядывая на индикатор.
Красный, зеленый, желтый…
Нет, ему был нужен фиолетовый. В котором полчаса назад исчезло три человека из группы изучения абсурдных миров.