Мой адрес Советский Союз

Приближался праздник – 8 Марта. На уроках физкультуры Валентина Дмитриевна усиленно разучивала с нами «пирамиды». В те годы это было модно. Из живых тел выстраивались сложные многоярусные скульптурные композиции, которые, простояв некоторое время, сами разбирались в несколько этапов по чёткой команде руководящего. Мы с этими «пирамидами» выступали в нашем деревенском клубе. Зрителями были все деревенские желающие. Желающих обычно набивался полный клуб, поэтому мы старались, репетировали вовсю. Валентина Дмитриевна отдавала команды чётко и строго. Так же отчитывала, если кто-то допускал ошибку. Самым сложным в этом деле было добиться, чтобы все мамаши выдали своим детям одинаковые майки и трусы, чтобы было похоже на спортивную форму. Не без оснований боясь, что деревенские бабы могут недооценить её требования, Валентина Дмитриевна очень строгим голосом регулярно напоминала о цвете майки и трусов. А ближе к выступлению велела принести весь комплект в школу, дабы лично удостовериться, что на сцене конфуза не произойдёт. Концерт, подготовленный школьниками к 8 Марта, прошёл без запинок, приняли его тепло и сердечно. Конечно, были там не только «пирамиды», но и песни и танцы. Мне понравилось выступать на сцене, но было очень холодно, и я весь концерт простояла в мурашках.

Паска! Праздник весёлый, суматошный. Мама доставала из сундука реписовую шаль, и мы с Людкой по очереди носили её на Паску. У Грапки с Маруськой тоже была такая шаль, тоже одна на двоих. Это была очень красивая, тонкой работы шёлковая индийская шаль. На ней был выткан цветочный узор. Цветов было всего два, яркий васильковый и красно-кирпичный, но они удачно сочетались, образуя узор и переливаясь друг в друга. Шёлковая шаль была очень гладкая и всё время соскальзывала с головы. Это было необычно и здорово. На Паску молодёжь ставила огромную качулю на пустыре между нашим домом и домом Чукавиных. Стропила, вкопанные в землю, были высоченными, на длинной толстенной доске могли усесться человек десять, да ещё двое встать по краям, чтобы раскачивать. По вечерам дотемна было слышно, как молодёжь поёт на качуле песни и визжит время от времени. Бабы крошили винегреты, красили яйца луковой шелухой до бордового цвета и доставали припасённые заранее бутылочки. Мужики чисто брились, надевали пиджаки поновее и равнодушно косили глазом на столы, оценивая, не мало ли там выпивки. Ребятишки помельче, вроде нас, суетились под ногами, получая то подзатыльник, то конфету. Потом компания взрослых уже навеселе с гармошкой и частушками переходила в другой дом, продолжая застолье, затем в третий и так далее, пока душа желала праздника. Причём я не помню, чтобы кто-то напился до упада, до потери облика или кто-то подрался. Паска продолжалась дня два, потом взрослые шли на работу, а вот качуля оставалась надолго, и молодёжь собиралась там всю весну и всё лето. В один из таких весенних дней мы с Людкой, Грапкой и Маруськой мирно качались на огромной качуле. Подошли взрослые парни, Толька Бобылев по прозвищу Косорылик и Аркашка Чукавин. В нашей деревне редко кто обходился без прозвища, но семьи нашей дружной компании были как раз из таких.

– Ну-ка, мелочь пузатая, слазь! Сейчас мы качаться будем!

После недолгих переговоров Людка с Грапкой отошли, а мы с Маруськой упёрлись.

– С какой это стати мы должны уходить? Мы раньше вашего пришли.

– Мы сильно будем качаться, вы испугаетесь.

– Да не испугаемся мы.

– Да ну вас, ещё упадёте.

– Не упадём, мы крепко будем держаться!

– Ну тогда не орите, если страшно будет!

– Давайте качайте! Вам самим быстрее страшно станет!

Маруська села к самой верёвке и держалась за неё двумя руками. Я сидела рядом и держалась за верёвку через Маруську одной рукой, другой я держалась за доску. Парни раскачивали всё сильнее и сильнее. Доска описывала уже больше половины круга.

– Кать! У тебя карман есть?

– Есть, а чё?

– Да мне мама гребёнку вчера купила, а она у меня вылетает из волос. Возьми в карман, а то гребёнка вылетит, сломается, а мне попадёт.

– Давай!

Я отпустила верёвку, чтобы взять гребёнку, а Маруська в это время сунула мне её в карман. Лёгкой пташкой слетела я с доски и, описав дугу, метров с семи шмякнулась на землю. Сразу стало темно. Через какое-то время я поняла, что меня тормошат Толька с Аркашкой. Девчонки стоят рядом. Лица у всех перепуганные.

– Кать! Ты чё, ты чё?

– С тобой всё в порядке? Где болит, Кать?

– Нигде…

Меня всю насквозь кололи миллионы мелких иголок. В теле и в сознании были сплошная вялость и равнодушие. Но всё-таки каким-то уголком сознания я побаивалась, что мне может крепко влететь от мамы. Я начала медленно вставать.

– Ну ты сможешь сама-то до дому дойти?

– Смогу…

Может, тебя довести?

– Не надо.

– Ну давай потихоньку…

Мы с Людкой пошагали в сторону дома. Обломки новой Маруськиной гребёнки остались лежать на месте моего падения.