Мои друзья скандинавы

Летчики приказали Эрикссону застопорить машину. Говорили они по-шведски, но с таким «нюландским» произношением, что стало ясно — это финские шведы, маннергеймовцы. Они сообщили, что у самолета будто бы кончился бензин, и потребовали, чтобы «Эскильстуна» отбуксировала гидроплан к финскому берегу.

Даже если летчики и не врали, Эрикссону ясно было, что белогвардейцы не выпустят «Эскильстуну» и груз, собранный на трудовые деньги и такой необходимый для госпиталей Красной Армии, он не доставит по назначению.

— Полный вперед! — приказал он, и под пущенные вдогонку пулеметные очереди «Эскильстуна» рванулась к Кронштадту.

Благополучно миновав все заграждения, в ночь на 11 мая пароход подошел к Кронштадту и в виду берега бросил якорь, чтобы, дождавшись рассвета, «запросить лоцмана».

Утром, встревоженные появлением неизвестного судна и разглядев на корме и мачтах шведские флаги, кронштадтцы выслали лоцманский катер. Но он вел себя как-то странно, приближался к «Эскильстуне» непонятными зигзагами.

Эрикссон, человек нетерпеливый, выходил из себя.

— Вот деревенщина! Удивляюсь, как таких неумелых людей держат лоцманами. Взрослые, вероятно, все на фронте!

И когда наконец лоцманский катер подошел к «Эскильстуне» и лоцман поднялся на борт шведского судна, Эрикссон, человек не только нетерпеливый, но и прямой, стал отчитывать его на «обычном морском диалекте». Он спросил лоцмана о причине такой необычной кадрили, однако заметно приуныл и замолк, услышав ответ:

— Мы вынуждены были так идти. Вы бросили якорь посреди минного поля — нашего заграждения от англичан.

Буксир «Северный» привел «Эскильстуну» в обезлюдевший петроградский порт с пустыми складами, неподвижными скелетами подъемных кранов.

Драгоценные грузы подняли из трюмов питерские рабочие, братавшиеся со шведскими моряками.

Орудийный гул наступавших белогвардейцев был слышен на набережных Петрограда.

Матросы «Эскильстуны» ходили по голодному, ощетинившемуся в обороне Петрограду и были счастливы.

Они вдыхали живительный воздух весны революции. Они проходили по широким гранитным набережным Невы.

Как всегда, в лучах майского солнца сверкала Адмиралтейская игла, но Дворцовая площадь зеленела: из-под булыжников пробивалась молоденькая трава.

Деревянные торцы мостовой Невского проспекта кое-где были разобраны на тут же возведенные баррикады и на топливо. Город готовился защищать каждый свой дом, каждый перекресток. В воротах Александровского сада стояло нацеленное вдоль узкого ущелья Гороховой улицы, защищенное броневыми листами орудие.

Когда «Эскильстуна» отправилась в обратный рейс, в каюте Линдерута были припрятаны тючки литературы, а в папках — материалы и документы, которые он обещал передать Вацлаву Воровскому, возглавлявшему тогда полупризнанную советскую миссию в Швеции. Боровский издавал в Стокгольме для Запада информационный бюллетень. Это было не окно, а узенькая-преузенькая форточка, почти единственная, через которую проникала на Запад правда о том, что происходит в сжимаемой огненным кольцом фронтов и блокады Советской России.

Подробности о весеннем плавании «Эскильстуны» я узнал от Фритьофа Лагера, ныне члена ЦК компартии Швеции, который слышал обо всем этом из первых уст — от молодого капитана Эфраима Эрикссона и ее третьего штурмана, ставшего затем первым штурманом партии.

На призыв Андерсона отозвались и живущие ныне в Стокгольме супруги Герд, и Эрик Альмгрен, сын совладельца «Эскильстуны», принадлежавшей пароходству «Альмгрен и Ларссон». У них до сих пор хранится судовой журнал «Эскильстуны».

В газетах появились снимки судна в момент спуска его со стапелей в 1915 году и другой снимок — «Эскильстуна», расцвеченная праздничными флагами во время какой-то веселой экскурсии, к которой она больше приспособлена, чем к дальним международным плаваниям.

Из вахтенного журнала стало известно, что «Эскильстуна» повторила свой отчаянно смелый рейд в еще более трудных ледовых условиях, в самое тяжелое для блокированного Петрограда время, в морозном декабре того же года.

Снова с грузом медикаментов и хирургических инструментов, плугов и жнеек, изготовленных на предприятиях Эскильстуны, потушив огни (зимняя ночь стала союзником), судно проскочило, не замеченное ни белофинскими, ни английскими военными, осуществлявшими жестокую морскую блокаду.

В судовом журнале не указано точное место, где «Эскильстуна» была на этот раз пришвартована, сказано только, что ее поставили поблизости от крейсера «Аврора».

Вскоре, обходя ледяные припаи и плавающие льды, корабль, груженный льняным семенем, в котором Швеция испытывала нужду, отправился в обратный рейс. Но он, увы, не был таким удачным.

Уже почти у самого выхода из горла Финского залива «Эскильстуну» атаковали и захватили финские военные корабли. Шюцкоровцы искали золото, которое, по их предположениям, было отправлено из России в Швецию, революционную литературу, оружие. Не найдя ни того, ни другого, ни третьего, они «на всякий случай» уничтожили льняное семя, а судно вытянули… на мель.

За этот день записи в журнале нет.