С меня не сдирали заживо кожу, не отрубали конечности, как я давно опасалась. Не зажарили на костре. И не скормили собакам. В данной коптильне на медленном огне я почему-то представляла для них ценность – ради особого удовольствия пытать.
Возможно, чтобы я потеряла веру в людей?
А вера, несмотря ни на что, оказалась неубиваемой. Думаю – она даже более возродилась – чем была до пленения! Нечто вроде мистики!
Что-то немыслимое! Что бы ни случалось, я всё равно верила, что выйду туда, куда надо. Одно мешало – я не могла опознать, куда мне надо! И для чего.
Сцены пыток постепенно приобретали иной оттенок.
За довольно продолжительное время меня не изнасиловали. Но однажды пришлось-таки оказаться в реально серьёзном положении. Такие вещи я начинала просто чуять, как зверь. Несмотря на то, что – по-видимому – всё ещё, кем-то
Но тем не менее, я всё же представляла в этом плане некоторый интерес для гостей. Чувствовала это кожей. К своему удивлению.
Команда «фас» могла прозвучать в любой момент. Кто стоял за всем этим – всё это продолжало оставаться за кадром. Часто я подозревала Стивена. Но порой он вёл себя не так, чтобы походить на хозяина, и тогда надежда, что это он сам всё придумал – таяла.
Но может это была и не надежда, а напротив страх?
То надежда, то страх – они менялись местами день ото дня…
В целом, я настраивалась, чтобы даже если привязана, то всё же как-то защититься самой, – ведь нет никакой гарантии, что «фас» ещё не объявлено? Если бы меня уже списали «с корабля»? – Тогда на мои крики о помощи – только набежит больше участников, чтобы насладиться моим наконец-таки окончательным падением!
Поэтому, когда во время одной из оргий… ко мне начал – вроде бы странновато – ластиться тот самый, из клуба Филателистов… нашёптывая
Так вот, когда «запах палёного» подвалил совсем уже близко… внутри у меня началось паническое брожение… боролись сразу две силы: одна – парализующий страх, желание застыть, притаившись. И другая – жестокая активизация процесса выдумывания способа самозащиты.
Внутри образовался некий
И это сопровождалось тем, что я задрожала всем телом… мелко, но всё же заметно. Он мог расценить это усилением возбуждения от его слов. Так и произошло, он отреагировал усилением собственного возбуждения. Такое положение могло прервать только внешнее вмешательство кого-либо со стороны.
Представитель элитного общества явно не забыл податливую москвичку, разрешившую когда-то себя пощупать… И теперь эта москвичка предстала пленницей для потех и одновременно в зоне досягаемости. Он уверенно продвигался к цели… Вот же подлец! А ещё артистическая личность – галерейщик!
Но сама я, хотя и была временно отпущена с привязи, чтобы ходить между гостями с подносом, но всё же не знала правил… И боялась не просто сильно, а очень сильно.
Несмотря на многие похождения в молодости и жуткие истории, где приходилось сталкиваться с самыми низкими подонками общества, бандюками или сектантами. Но всё же – ни один чужак не проникал в моё лоно без разрешения. Пытались, не раз, но безуспешно. На краю дозволенного я всю жизнь лавировала как на канате… Получала синяки и ссадины, а так же шрамы: на лихой башке равно, как и на сердце.
Среди богемы: диссидентов и авангардистов, кормившихся с рук так называемых правозащитников, а так же в среде прочих субкультур и ночных улиц – серьёзная угроза жизни нависала надо мной как минимум три раза…
И вот случилась она – роковая минута! Я не знала как защититься.
Обычно помогала умная голова, умеющая изобрести нужную фразу, и произнести её очень тихо – в самый ответственный момент. Насильник тогда реагировал по закону жанра: огрызался, но уходил. Но в данном плену я сделалась немая! Вот в чём дело!
Как отогнать насильника, молча? Если он играет роль Ромео, на самом деле желая просто поживиться?
И тогда я собралась вся целиком – в единый точечный удар…
Неприятель сделал, наконец, свой крутой заход – с целью проникнуть сзади… и уже словил первый кайф из-за моей незащищённости от его хищного клюва, а так же – конечно, благодаря излучаемому жертвой страху… – в совокупности с каким-то отчаянным мальчишеским чувством, будто вот он сейчас просто сворует то, что ему не принадлежит, и никто ему помешать не успеет!
Но… На пике совокупности этих его чувств… – я обернулась к нему с таким расчётом, чтобы предстать в эту минуту откровенной падалью, дрянью, шлюхой самого низкого пошиба! И при этом – старухой!
Он отскочил, как ошпаренный!