Мои современницы

А Гжатский, сделав ей в шутку предложение, отлично зная, что Ирина не согласится, теперь, когда предложение было сделано и отвергнуто, стал серьезно думать о браке с Ириной. Последние годы он совсем охладел к прежним мечтам своим о женитьбе. Но пролежав осенью два месяца в деревне, вдали от друзей, под присмотром старого, преданного, но неловкого и неумелого слуги, Гжатский много раз с грустью думал, как неудачно сложилась его жизнь и какую одинокую, холодную старость он себе готовит. Наивность и мечтательность Ирины нравились ему. Гжатский хоть и уверял ее, что равнодушие к богатству и почестям – болезненная черта, но эта-то «болезнь» в Ирине его и привлекла. Своей душевной чистотою она напоминала ему покойную мать, хоть и были они совсем разными людьми: одна глубоко и страстно верующая, другая давно растерявшая все свои идеалы.

Он воспользовался впечатлением, произведенном на Ирину «Жизнью и деятельностью св. Амульфии» и, как последствии этого впечатления, некоторым отвращением к монастырям, чтобы уговорить ее выйти из своего затворничества и посмотреть римское общество. Сезон, как раз, был в полном разгаре. Тучи англичан и американцев осаждали отели, где их безбожно обирали. Театр Costanzi[116] выписывал одну знаменитую певицу за другой, а римские дома соперничали между собою блеском приемов. С Албанских гор спустились крестьянки с детьми, наряженными в национальные костюмы, и атаковали форестьеров, навязывая им цветы. Старый Рим, казалось, помолодел и грелся под жарким весенним солнцем.

Гжатский повез Ирину на Concorso Ippico[117], устроенное Обществом охоты на лисиц. Охота эта, весьма аристократическая, привлекает в Рим множество иностранцев и составляет особенность его зимнего сезона. Прекрасные дороги, перерезывающие всю римскую Кампанью, чудесные виды, свежий воздух, лихая езда, флёрт с элегантными амазонками – всё это нравится и веселит. Что же до римских лисиц, то они не терпят больших обид от аристократических охотников.

– Le renard est un vieux romain, – признаются наиболее откровенные из спортсменов, – il connait bien mieux que les chasseurs tous les replis de la Campagne romaine et se laisse rarement prendre[118].

В отчетах же «Roman High Life»[119] про всякую охоту почти неизменно пишется:

«La journée de chasse fut superbe. Dès le début on leva un renard, mais la bête se déroba et réussit à se terrer…»[120]

Злые языки уверяют, что лисица эта механическая и заводится перед каждой охотой. Но мало ли чего не придумают злые языки! Охотники не унывали и в видах поощрения спорта устроили Concorso Ippico.

Приехав в Tor di Fiorenza[121], Ирина увидела совсем особенную, непривычную ей обстановку. Concorso происходило в лощине, между небольшими холмами. Препятствия были расставлены не только в долине, но и по горам. Наездники то спускались, то поднимались по пригоркам. Особенно труден был предпоследний барьер, поставленный высоко на горе, после которого шел крутой спуск в лощину. Иной наездник брал это препятствие головой вперед, при чем лошадь его перепрыгивала одна и отбежав в сторону, мирно принималась щипать свежую траву, в то время, как солдаты, охранявшие барьеры, подбирали лихого спортсмена и старались определить, что от него осталось.

Никаких мест для публики не было. Все рассыпались по пригорку; кто стоял, кто сидел на привезенном складном табурете, кто, устав, садился на мокрую землю. Иногда публика так близко надвигалась к барьерам, что мешала состязающимся. Тогда один из судей подъезжал верхом к толпе, прося ее отступить. Дети, неизвестно зачем сюда привезенные, поспешили устроить свои собственные состязания и прыгали, смеясь, с горы. Родители, особенно отцы, с волнением за ними следили. Римлянин – нежный отец и не стыдится своей любви к детям. Впрочем, римлян здесь было сравнительно мало. Все нации собрались в этой лощине. Одинаково воспитанные, одинаково одетые, они отличались друг от друга лишь тем акцентом, с которым говорили на господствующем в римском обществе французском языке. Ирина загляделась на всю эту картину. Стоял тихий серенький день, каких так много бывает в Риме. Вдали синели Сабинские горы. Вся лощина после недавнего дождя покрылась свежей зеленой травой и первыми полевыми цветами. Шел сильный запах сырой земли и чего-то еще особенного, весеннего. О наступающей весне говорила также покрытая белым цветом вишня, странно выделявшаяся на фоне темных итальянских сосен. Вокруг Ирины смеялась и шутила нарядная толпа; вдали виднелись на лошадях спортсмены и амазонки, с нетерпением ожидавшие своей очереди. Чужды казались Ирине и веселые красивые мужчины, и элегантные, тщательно подкрашенные, дамы, пользующиеся спортом, чтобы лишний раз повидаться с любимым человеком. Ничего общего не было между этими жизнерадостными людьми и ею – «бывшей монахиней», как она с горечью себя называла.

XIII