Моя сто девяностая школа

– Не заметил. Я весь был в своем Реквиеме. Помните?

Я сел за рояль и сыграл "Турецкий марш".

– По-моему, если я не ошибаюсь, это "Турецкий марш", – сказал Бобка.

– Вы правы, – заметил я. – Но я исполнял "Турецкий марш", а думал о Реквиеме. Так бывает у нас, композиторов. А мой черный человек мне день и ночь покою не дает…

И тут вышел Монька Школьник в черном клеенчатом плаще. Постоял и ушел.

– Ясно, – сказал Бобка. – Значит, вы отрицаете факт отравления.

– Полностью! – крикнул Навяжский. – Мало ли кто что говорит. Нельзя верить всем слухам. Честно говоря, я завидовал Моцарту, его гениальности и способности легко и быстро писать. Но я глубоко чтил Моцарта, и я бы никогда не посягнул на его жизнь, не лишил бы мир такого гения.

– Ясно, – сказал Бобка и посмотрел на Марию Германовну. Она кивнула головой, и он сказал: – Достаточно. Прошу свидетелей выйти. Слово имеет защитник Леня Селиванов.

Селиванов вытер глаза платком с надписью "Ленечке от мамы".

– Не могу без слез смотреть на этого старого, усталого человека, – сказал он, кидая взгляд на сосущего карандаш Сальери. – Преодолел он ранние невзгоды и ремесло поставил подножием искусству. Он стал ремесленником, а Моцарт парил херувимом, с поразительной легкостью сочинял свои опусы, и, конечно, в душе Сальери зародилась зависть. Вы поглядите, как он грызет карандаш. Меня интересует одно: действительно ли он бросил яд в вино? Кто это видел, товарищи? Откуда мы это узнали? От Пушкина. Пушкин, конечно, величайший поэт, он создал поразительной силы образ Сальери, в котором черная зависть заполнила весь сальеревский организм и толкнула его на преступление. Но где взял Александр Сергеевич эти факты? Прочел в газетах того времени? Нет. Услышал от очевидцев? Не было очевидцев. Беседовал с врачами, присутствовавшими на вскрытии Моцарта? Не было такого вскрытия! Может быть, прочел дневник Сальери? Сальери не Элла Бухштаб, и он не писал дневников. Значит, это родившаяся легенда, а попросту сплетня. Она дала возможность Пушкину написать блестящую трагедию, заклеймить страшное чувство зависти, противопоставить талант – ремесленничеству, доказать, что дело не в алгебре, которую, видимо, Моцарт не любил так же, как я, но маленькая трагедия Пушкина не может еще являться обвинительным актом Сальери. Вы посмотрите на этого несчастного, как он переживает!

Все обернулись и увидели, что Шурка плачет настоящими слезами. Он натер луком глаза, и у него текли слезы.

– Эти слезы впервые лью… – прошептал Шурка.

– Суд удаляется на совещание, – сказал Бобка.

И Рабинович, Дружинина, Купфер и Смирнов покинули класс.

– Ребята, очень неплохо, – сказала Мария Германовна. – И все хорошо знают "Моцарт и Сальери", и уж теперь весь класс будет знать произведение.

– Минутку! – закричал Рабинович. – Мы забыли дать последнее слово подсудимому. Пожалуйста.

– Я не виновен, – сказал Шурка. – Это наговор.

Меня оклеветали. Я сам скорблю о его безвременной кончине. О Моцарт, Моцарт! Я кончил. Спасибо за внимание.

– Суд окончательно удаляется на совещание.

Через десять минут Юра Чиркин опять громовым голосом сказал:

– Суд идет!

И все стоя выслушали приговор, который прочел Бобка:

– "Общественный литературный суд шестого "А" класса в составе судьи Б. Рабиновича при прокуроре И. Кричинской, адвокате Л. Селиванове и присяжных И. Дружининой, Б. Смирнове и А. Купфер, а также конвоя в лице Г. Штейдинга и И. Романова, рассмотрел темное дело А. Сальери по обвинению в отравлении В. А. Моцарта. Гениальный русский поэт А. С. Пушкин написал гениальное произведение – маленькую трагедию "Моцарт и Сальери", в которой, использовав существующую легенду, разоблачил мерзкое чувство зависти, поставив ребром вопрос о том, совместимы ли гений и злодейство, и показав невероятную силу музыки, создал очаровательный образ ремесленника, бескрылого Сальери. Честь и хвала Пушкину! Но Сальери был честным и вовсе не плохим композитором. И его участие в отравлении Моцарта не доказано. Это поэтическая вольность Пушкина, и она суду не подлежит".

– В общем, совсем неплохо, – сказала Мария Германовна. – Только почему ты, Ира, сказала, что Моцарт отец двух детей, когда у него был один сын?

– Для солидности, – ответила Кричинская. – Мария Германовна! Я предлагаю теперь организовать еще несколько судов: суд над Евгением Онегиным за убийство Ленского, суд над Вронским за его отношение к Анне Карениной и суд над ворами, которые украли шинель у Акакия Акакиевича. А?

– Подумаем, – сказала Мария Германовна.

ЦИРК ЧИНИЗЕЛЛИ

Любовь Аркадьевна – наша классная наставница – очень любила театр и однажды предложила нам организовать коллективный поход в оперу или в балет.

А Герман Штейдинг сказал:

– А я предлагаю – в цирк.

И все мы закричали:

– В цирк! В цирк!

Большинство проголосовало за это предложение, и на следующий день все принесли деньги, и Любовь Аркадьевна обещала взять билеты на воскресенье.