Моя свекровь и другие животные

И еще раз мышцы… какого-то желто-бурого окраса, причем буроты неравномерной… и с блестками. Их особенно много было на волосах. Заплетенные в тонкие косички, те торчали шкурой дикобраза, и косточки с бусинками в эту прическу вписывались вполне гармонично.

На плече судьбы возлежала знакомая дубина.

А бедра опоясывало узкое меховое полотенчико, изрядно поеденное молью.

Я моргнула.

И перевела взгляд на лицо.

Плоский нос. Высокие скулы. И щеки, почему-то в пене… золотистой пене, которая медленно сползала, оставляя белесые полоски ожогов. Увидев мой интерес, судьба выпятила челюсть и зарычала. От утробного голоса у меня мурашки по спине поползли, а голову определенно заклинило, если я выдала:

– Будешь кусаться, маме пожалуюсь!

Рык стих.

Судьба моргнула. А потом вдруг взвизгнула тоненько и отскочила в сторону. Припала на колено, скинув дубину, как мне показалось, себе же на ногу, и завертелась юлой.

– А… простите, что он делает? – спросила я свекровь, которая возникла за моей спиной. Надо же, я и не слышала, как она подошла.

– Это… – она коготком сняла упавшую ресничку, – древняя традиция… очень древняя… жених показывает, насколько он рад встретить невесту…

– А…

Судя по страсти, с которой исполнялся танец, особенно по рожам, что он мне корчил, бедолага был просто-таки вне себя от счастья.

– А дубина зачем?

– Для полноты образа, – свекровь была невозмутима. – Круонец должен уметь прокормить свою жену… и детей.

Бедолага застыл, тяжело дыша, и, пользуясь этакой передышкой, меховое полотенчико сползло к его босым ступням.

– А это… тоже? Традиция, да? – я отвела взгляд.

– Традиция, – как показалось, свекровь говорила сквозь зубы.

Сама виновата.

Могла бы и прислать список их традиций, чтобы не травмировать мою ранимую психику.

И все-таки, судя по увиденному, мое подсознание отчетливо намекало, что длительное воздержание вредит организму.

– Круонец показывает невесте себя таким, каков он есть, – свекровь цедила слова. – Дабы никто не посмел сказать, что под одеждой был скрыт дефект…

Я важно покивала.

Конечно, под таким обилием одежды, которое он показал при встрече, только дефекты и скрывать… ага… Главное, чтобы ощупывать не заставили, для полной, так сказать, уверенности.

– Дорогой, – голос свекрови стал ласковым-ласковым, и жертва местных традиций вздрогнула и отмерла. – Что у тебя в руке?

Он безропотно протянул лапищу с зажатой в ней многоногой тварью.

– Еще одна традиция, да? – я сглотнула, ибо тварь еще шевелила конечностями, извивалась и выглядела отнюдь не безобидной.

– Это, – свекровь расплылась в дружелюбной улыбке, – дар, который жених приносит невесте, показывая глубину своих чувств. Это очень редкое насекомое, яд которого весьма ценен.

Тварь свернулась клубочком и ощетинилась полусотней игл.

– Спасибо, – вежливо ответила я. – Положите его в баночку, пожалуйста.

– Зачем? – Жених таки подал голос.

– Хранить буду. Под подушкой.

Его.

Что-то такое жених ощутил, если его перекосило…

Глава 10

Когда острый каблучок матушкиных туфель впечатался в лоб, Нкрума лишь смиренно закрыл глаза и подумал, что было бы неплохо, если бы этот самый каблук проломил ему череп, разом покончив со всеми мучениями. Однако снисхождения он, судя по всему, не заслужил.

В голове слегка зазвенело.

А стальные матушкины пальцы дотянулись-таки до уха.

Они крутили.

Тянули, заставляя наклоняться ниже и ниже, но боли Нкрума, спасибо сороконожке, не ощущал. Судороги сменились легким параличом. И только глаз продолжал мелко и часто подергиваться.

– И в кого ж ты такой уродился? – Матушка устала мучить его ухо и обратилась к духам предков, которые, впрочем, от ответа благоразумно воздержались. – На мою-то голову…

– Мама…

Она устало махнула рукой, прежде чем рухнуть без сил в кресло.

Кресло было низким.

Влажные полотенца – холодными.

Ситуация на редкость неудобной.

Нкрума наклонился и кое-как поднял разорванную повязку.

– Да чего я там не видела, – устало произнесла матушка, но взгляд отвела. И кивнула, когда Нкруме подали простыню. – Древних ради… лучше бы ты ума нажил, право слово…

– Мама!

– Сама знаю, что мама… – вздохнула она. – Дорогой, я все понимаю, но и у твоего чувства… юмора должны быть пределы. Ты сломал дубину первопредка, порвал шкуру…

Нкрума вздохнул.

И опозорился так, что… Одно радует, встреча была закрытой, а потому сомнительно, чтобы его выступление записали. Попади эти кадры в Галосеть, и…

Ему ничего бы не осталось, как уйти в пустыню.

– Я не нарочно…

– Охотно верю. Выкрал семейную реликвию рода Хамура…

– Это какую? – Нкрума потер переносицу.

Щеки мерзко зудели, и этот зуд проникал сквозь немоту кожи.

– Вот эту, что у тебя на шее. Не узнаешь? Надеюсь, Аджаба тоже не узнает.

Нкрума взмолился Древним, потому как почти наверняка Аджаба реликвию свою видела и узнала, и стало быть, нажалуется мужу, а тот после женитьбы характером резко испортился.

– Ничего, дорогой. Мне это их стремление похвастать красными камнями никогда не нравилось. К тому же я не раз предупреждала ее, что не стоит бросать вещи где попало, верно?

Нкрума кивнул.