Моя жизнь

Через Билла Коулмэна я познакомился с несколькими чернокожими студентами. Меня интересовало, каким образом они поступили в Йельский университет и как планируют распорядиться предоставившейся им возможностью, весьма необычной для афроамериканцев. Кроме Билла я подружился с Эриком Клеем из Детройта, которого впоследствии назначил членом Апелляционного суда США; Нэнси Джист, учившейся вместе с Хиллари в Колледже Уэллсли и впоследствии, когда я стал президентом, работавшей в Министерстве юстиции; Лалой Коулберн, которая отказалась от карьеры юриста и стала психотерапевтом; Руфусом Кормье, высоким спокойным человеком, который был великолепным защитником в футбольной команде Южного методистского университета; а также Лани Гиниер, которую я впоследствии попытался назначить помощником министра юстиции по гражданским правам. Это была печальная история, подробности которой я расскажу позднее. Судья Верховного суда Кларенс Томас тоже учился вместе со мной, но тогда мы не были знакомы друг с другом.

К концу семестра мы узнали, что Фрэнк Аллер решил вернуться в Америку. Он снова перебрался в район Бостона и отправился в родной Спокан, чтобы предстать перед призывной комиссией. Фрэнк был арестован, ему предъявили обвинение, а затем освободили до суда. Он пришел к выводу, что последствия его решения воспротивиться призыву, какими бы они ни были, уже наступили, и не собирался провести всю оставшуюся жизнь за пределами Америки, в одиночестве дожидаясь прихода безрадостного среднего возраста в каком-нибудь канадском или британском университете. Фрэнк не хотел, чтобы война во Вьетнаме навсегда определила его судьбу. Как-то декабрьской ночью Боб Райх сказал, что, вернувшись, Фрэнк поступил глупо, рискуя оказаться в тюрьме, когда он мог так много сделать, находясь вне страны. В моем дневнике осталась запись ответа, который я ему дал: «Человек больше суммы всего, что он может сделать». Принимая это решение, Фрэнк думал не о том, что может сделать, а о том, что он собой представляет. Я считал его решение правильным. Вскоре после возвращения он прошел обследование у психиатра, который нашел у него депрессию и счел его негодным к военной службе. Реакция Фрэнка на сложившуюся ситуацию была чисто физической, и его, как и Строуба, отнесли к категории 1-Y — лиц, подлежащих призыву только в случае чрезвычайной ситуации в стране.

На Рождество я вернулся домой, в Хот-Спрингс. Это было очень далеко от хельсинкской бухты, по льду которой я гулял в прошлогоднее Рождество. На этот раз я побывал в своей начальной школе, припомнил свои удачи и подумал о переменах в моей жизни. Несколько моих близких друзей собирались жениться. Я желал им счастья и думал о том, совершу ли когда-нибудь такой же шаг.

Я много размышлял о прошлом и о моих корнях. В первый день Нового года я закончил читать «Бремя истории Юга» (The Burden of Southern History) К. Вэнна Вудворда, книгу, в которой он уделял много внимания «особому историческому сознанию южан». Юдора Уэлти называла его «чувством места». Этим местом для меня был Арканзас. В отличие от Томаса Вулфа, чья многогранная проза вызывала мое восхищение, я знал, что смогу снова вернуться домой. И не просто могу, а должен. Однако сначала мне предстояло закончить учебу.

Я вернулся в Йель ко второму семестру, во время которого у меня, как у студента юридического факультета, оказалась самая большая учебная нагрузка за все время моего пребывания в университете. Право, регулирующее область деловых отношений, у нас вел Джон Бейкер, первый чернокожий преподаватель юридического факультета Йельского университета. Он был очень добр ко мне, привлекал меня к исследовательской работе, чтобы я мог пополнить свои скудные доходы, и приглашал к себе домой на обед. В начале 1960-х годов, в период расцвета движения за гражданские права, Бейкер и его жена поступили в Университет Фиска для чернокожих в Нашвилле, штат Теннесси. Джон рассказывал мне интереснейшие истории о том, в каком страхе они тогда жили, и о том, с какой радостью он и его однокашники участвовали в этом движении.