Молодой Бояркин

какая есть. А в результате – то же. Он ее не любит и не имеет покоя рядом с ней, а она не

видит смысла жизни. У них уже закрепились такие отношения, средним уровнем которых

было отягощающее душу равнодушие друг к другу. Время от времени, в тот вечер, когда

подходила пора физической близости, вместо равнодушия приходила взаимная

снисходительность, и этого было достаточно для выполнения супружеского долга. Но на утро

– обязательно ссора. Бояркину не нравилось ни гулять с женой, ни тем более заходить в

магазины, где она, как правило, должна была поскандалить хоть с одной продавщицей. Как

только это происходило, Николай или оттирал ее в сторону, или побыстрее отходил сам,

пряча глаза. Объяснения с женой происходили после этого по одному сценарию. Наденька с

неожиданно прорезавшимся красноречием доказывала, что хамка продавщица не считает ее

за человека.

– Ой, ну успокойся ты, успокойся, – говорил он, виновато озираясь. – Дома поговорим.

Тебе и нервничать нельзя: молоко пропадет. О Коляшке подумай.

А дома они скандалили всерьез.

– Да ведь мы сами-то жуть какие деловые, – вначале осторожно, сдерживаясь, говорил

Николай. – Смотрим на пуговицу в витрине, пуговице улыбаемся, а человеку за прилавком

бурчим. А, по-моему, с человеком надо хотя бы одними глазами установить контакт.

Освободись от предубеждения, что все желают тебе зла, и тогда тебе будет легко со всеми.

– Все ты учишь! Все учишь! – кричала Наденька. – Надоела твоя мораль. Да, я

бестолковая! Да, я ни черта не понимаю! Зато все твои продавщицы умные и все понимают.

Их ты защищаешь, а меня защитить некому. Ну и иди! Иди к ним!

Однажды после очередной ссоры Бояркин собрался идти в читальный зал, и Наденька

встала в дверях.

– Нечего шляться, – заявила она. – Лучше телевизор смотри или с ребенком поиграй.

И тут Николай вспылил. Телевизор он смотрел редко, выборочно, Коляшка сейчас

спал. Но дело было даже не в том. Почему кто-то может им вот так распоряжаться? И не

выдержав, он откровенней, чем обычно, выложил жене все, что о ней думает. Наденьку его

раздражение распалило еще сильнее, она стала кричать все громче и громче, разбудила

ребенка и вся побелела. В таких случаях Николай обычно начинал ее успокаивать, но теперь

вдруг увидел, что слова уже не подействуют, что еще мгновение – и жена надорвется от своей

злости, может быть, сойдет с ума. И в тот момент, когда Наденька, брызгая слюной и

растопырив пальцы, словно для того, чтобы вцепиться в волосы, оказалась рядом, Бояркин

вдруг, неожиданно для себя, коротко, без размаха влепил ей пощечину. Наденька, словно

наткнувшись на препятствие, остановилась. На мгновение ее лицо приобрело жалкое

выражение, вызвавшее в Бояркине такое же чувство, какое вызвала когда-то карточка с

девочкой в белом платьишке под елкой.

– И ты! Ты тоже меня бьешь! – каким-то высоким шепотом прошипела Наденька. – А

я сына тебе родила…

И, закричав что есть силы, она бросилась на мужа. Николай испугался и ударил еще

раз. Очки ее упали на половик. Наденька, ошеломленная уже физически этой более сильной

пощечиной, отступила и с рыданием упала на диван.

Бояркин, чувствуя подергивание какой-то жилки под глазом, ушел на кухню и сел

около своего столика. Из комнаты слышался плач испуганного Коляшки, натуженный вой и

матерные причитания жены. Вначале Николай даже ушам не поверил, но Наденька

характеризовала всю их совместную жизнь в том же стиле, в каком выражалась ее мать во

время погрома на старой квартире. "Ну, теперь-то уж все, – думал Николай, еще продолжая

чувствовать своей ладонью эти пощечины. – Если уже дошло до такого, если вылезли из

рамок, то это необратимо, всему конец".

На другое утро Бояркин с удивлением заметил, что Наденька готова заговорить. Это

было заметно по ее едкому, насмешливому поглядыванию. Николай остановился перед ней,

показывая свое ожидание.

– Сходи в детскую кухню, – торжественно сказала Наденька. – У меня пропало

молоко. Ты знал, что меня нельзя волновать, и ты своего добился…

* * *

Точно такую же готовность что-то сообщить заметил Бояркин еще через полмесяца,

когда отношения у них более-менее уравновесились

– Ну что там опять? – спросил он.

– Да так, ничего…

– Я же вижу, что ты хочешь что-то сказать.

– Да так, пустяки, – с беззаботностью, какую только возможно изобразить, произнесла

она. – Просто я снова беременна.

– Так, так, – пробормотал Николай и опустился на диван.

Правдивость Наденькиного сообщения не вызвала даже малейшего сомнения, и он

сразу ужаснулся безвыходности положения. Действительно, если дела и так никуда не

годятся, то почему бы им еще больше не ухудшиться? На работе он замкнулся и на шутки

Федоськина отвечал такой крайней озлобленностью, что тот оставил его в покое. Николай, не

зная, как поступить, проигрывал про себя различные способы объяснения с женой, разные

хитрости, и, наконец, решил поговорить напрямик.

Как-то вечером он выключил перед ней телевизор, и некоторое время расхаживал по

комнате. Наденька сидела, положив руки на колени и опустив голову.

– В общем, вот что мне нужно сказать тебе, Наденька, – начал Бояркин. – Я не хочу