Молодой Сталин

Революционеры вообще были людьми раздражительными, но их ссоры в ссылке отличались особой злобой. “В условиях ссылки… человек перед вами обнажается, проявляется во всех своих мелочах. <…> Нет места для проявления крупных черт”. Ссыльные вели себя ужасно, но Сталин – беспардонный соблазнитель, производитель незаконнорожденных детей, неисправимый смутьян и спорщик – был хуже многих. Он начал нарушать правила, едва только появился в Новой Уде ⁴.

Ссыльных евреев он игнорировал, но зато пристрастился к здешнему развлечению – походам по кабакам с уголовниками. “Артельные ребята были эти уголовные. А вот “политики” – среди них было много сволочей”, – рассказывал Сталин Хрущеву и другим членам Политбюро за обедами в 1940-х. “Я сошелся тогда с уголовными… Мы, бывало, заходили в питейное заведение и смотрим, у кого из нас есть рубль… Приклеивали к окну на стекло эти деньги, заказывали вино и пили, пока не пропьем все деньги. Сегодня я плачу, завтра другой”. Якшание с уголовниками считалось ниже достоинства сноба-революционера из среднего класса. “Они организовали товарищеский суд и судили меня за то, что я пью с уголовными”, – вспоминал Сталин. Для некомпанейского Сосо это был не первый и не последний товарищеский суд ⁵.

Он не потерял связи с внешним миром и не собирался задерживаться в ссылке надолго. В декабре 1903 года пришло письмо от Ленина. “Впервые я познакомился с Лениным в 1903 году, – вспоминал Сталин. – Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки… Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии”. Он преувеличивал. Это было не личное письмо, а циркулярный инструктаж – “Письмо к товарищу о наших организационных задачах”. Но на Сталина оно произвело большое впечатление: “Это простое и смелое письмецо еще больше укрепило меня в том, что мы имеем в лице Ленина горного орла нашей партии”.

Сталин сжег это письмо, но вскоре узнал, что на Втором съезде РСДРП, который проходил в Брюсселе и Лондоне, Ленин и Мартов разгромили своих оппонентов – евреев-бундовцев: те хотели, оставаясь социалистами, учредить автономии для национальных меньшинств. Но затем и между победителями произошел раскол: Ленин желал иметь свою фракцию революционеров, а Мартов рассчитывал на широкий контингент и участие рабочих масс. Ленин, который любил конфронтации, переходящие в раскол, разделил партию; он заявил, что его группа будет называться большевиками, а группа Мартова – меньшевиками [67].

Сталин говорил, что немедленно написал в Лейпциг своему хромому другу из Гори, Давиташвили, – тот общался с Лениным. Однако это была типичная для Сталина ложь. На самом деле он написал ему почти через год – но в любом случае он уже стал ленинцем. Троцкий считал, что большевика можно было узнать с первого взгляда. Сталин был, по словам Иремашвили, “большевиком с первой минуты”. В 1904 году в воздухе витало ощущение, что вот-вот произойдет нечто потрясающее. Революционное движение расцвело. Николай II, желавший укрепить империю на Дальнем Востоке, затеял “маленькую победоносную войну” с Японией, и внезапно стало ясно, что революция близка как никогда. В Новой Уде в такое время делать было нечего ⁶.

Сосо начал планировать побег, как только прибыл по месту ссылки, – для революционера это был не менее важный опыт, чем арест и сама ссылка.

“Бежать было в большинстве случаев нетрудно”, – писал Троцкий. “Каждый стремился бежать поскорее… К началу 1904 года ссылка успела окончательно превратиться в решето”.

Задумавшему побег были нужны деньги на “сапоги” – фальшивые документы. Обычно полный набор беглеца – “сапоги”, пропитание, одежда, билеты на поезд, взятки – обходился примерно в сто рублей. Любители теорий заговоров задают наивный вопрос: откуда Сталин взял деньги? Может быть, он был агентом охранки? Вероятно, деньги передали через Кеке Эгнаташвили и партия. Но в самом факте нет ничего примечательного: между 1906 и 1909 годами более 18 000 безвестных ссыльных (из 32 000) каким-то образом нашли деньги на побег.

Подозрения связаны и с тем, что Сталин в разное время называл в подвластной ему печати разное число побегов и арестов. Но, оказывается, побегов и арестов было больше, чем он официально заявлял. В 1930-х, лично редактируя свою биографию для “Краткого курса истории ВКП(б)”, Сталин указал восемь арестов, семь ссылок и шесть побегов, но, когда в 1947 году он вновь редактировал книгу синим карандашом, арестов оказалось уже семь, ссылок – шесть, а побегов – пять. В личных беседах он говорил: “У меня было пять побегов”. Как это ни удивительно, Сталин либо поскромничал, либо забыл, как было на самом деле: его арестовывали по меньшей мере девять раз, четыре раза задерживали на небольшой срок, а бежал он восемь раз.

Подытожить можно словами Александра Островского, который исследовал вопрос о связях Сталина с тайной полицией: “Сам факт частых побегов И. В. Сталина может вызвать удивление только у человека, совершенно незнакомого с состоянием дореволюционной ссылки”.