Молодые львы

– Честное слово, – ответил Майкл.

Остроумная застольная беседа в сердце европейской цивилизации, подумал он. Среди гостей представители интеллигенции и военные, получившие краткосрочный отпуск (полтора часа) после исполнения своих непосредственных обязанностей на передовой. Рядовой первого класса Пфайфер, свой человек в кругу канзасских букмекеров, хорошо известный также местным военно-полевым судам, высказал свою точку зрения по насущной послевоенной проблеме. Один из гостей, представляющий в Западной Европе наш национальный театр, поедая консервированные персики – местный деликатес, – отметил про себя, что рядовой Анакреон из Македонии, участвовавший в походе Филиппа в Персию, безусловно, услышал этот анекдот где-нибудь в окрестностях Багдада, что Кай Публий, центурион армии Цезаря, рассказал эту захватывающую историю через два дня после высадки в Британии, что Жюльену Сен-Крику, адъютанту Мюрата, удалось посмешить товарищей по оружию литературным переводом сего анекдота накануне Аустерлица. Естественно, отметил наш историк, глядя на свои заляпанные грязью ботинки и гадая, начали у него гнить пальцы на ногах или нет, этот анекдот знали и уорент-офицер Робинсон, державший фронт в составе Уэльского стрелкового полка под Ипром, и фельдфебель Фугельгеймер, участвовавший в сражении под Танненбергом, и сержант Винсент О’Флаэрти из 1-го полка морской пехоты, остановившийся на короткий привал по пути в Аргонский лес.

– Чертовски смешной анекдот, – добавил Майкл.

– Я так и знал, что тебе понравится. – Пфайфер вытер с губ остатки мясного соуса и сахарного сиропа. – Сам знаешь: без смеха нам никак нельзя.

Пфайфер вычистил котелок камнем и туалетной бумагой, которую всегда носил в кармане. Потом он встал и направился к солдатам, игравшим в кости за закопченной печкой. Только она и осталась от дома, который до этого благополучно пережил три войны. Кроме трех солдат из роты, там были лейтенант и два сержанта службы снабжения из посылочного центра зоны коммуникаций, которые приехали на экскурсию: взглянуть на передовую. Недостатка в деньгах они не знали, так что проигрыши не вызывали у них раздражения.

Майкл закурил, расслабился. Пошевелил пальцами ног, чтобы убедиться, что они еще сохраняют чувствительность. Он наслаждался ощущением сытости, радуясь тому, что в ближайший час над ним не будет висеть угроза смерти.

– Когда мы вернемся в Штаты, – сказал он Ною, – я приглашу тебя и твою жену на обед. Я знаю одно местечко на Третьей авеню, где на втором этаже подают превосходные стейки. Сидишь, понимаешь, ешь мясо и смотришь, как мимо пробегают поезда надземки. Стейки там толщиной с кулак, и мы закажем их с кровью…

– Хоуп не любит с кровью, – очень серьезно ответил Ной.

– Какой она захочет, такой ей и принесут, – походя решил эту проблему Майкл. – Сначала съедим закусочку для аппетита, а потом примемся за стейки. Снаружи у них корочка, и когда касаешься их ножом для масла, они вздыхают, будто живые. К стейкам подадут спагетти, зеленый салат, красное калифорнийское вино, а на десерт – ромовый торт и кофе эспрессо, очень черный, густой, с лимонными корочками. В первый же вечер после нашего возвращения. Плачу я. Если хочешь, можешь взять сына. Мы посадим его на высокий стульчик.

Ной улыбнулся:

– В тот вечер мы оставим его дома.

Майкла порадовала эта улыбка. За три месяца, прошедших после возвращения в роту, улыбался Ной крайне редко. Он мало говорил, мало смеялся, но при этом привязался к Майклу, взял над ним шефство, опытным взглядом ветерана следил за его действиями, защищал словом и примером, даже когда приходилось прежде всего заботиться о собственной жизни, даже в декабре, когда обстановка стала катастрофической. Роту тогда посадили на грузовики и бросили против немецких танков, которые вдруг материализовались там, где, по всем данным разведки, от армии противника должны были остаться рожки да ножки. Теперь это сражение называли битвой за Арденнский выступ[96]. Все это осталось в прошлом, но один эпизод Майкл запомнил на всю жизнь. Он сидел в окопе, который Ной заставил его углубить на два фута. Майкл подчинился, несмотря на крайнюю усталость, кляня Ноя за, как ему казалось, излишнюю требовательность… Громадный немецкий танк катился на них по чистому полю, они же израсходовали все боеприпасы для базуки, а позади горела самоходная противотанковая пушка. Так что не оставалось ничего другого, как вжиматься в дно окопа… Водитель танка видел, как Майкл нырнул в окоп, и постарался раздавить его гусеницами, потому что пулеметы взять его не могли. Вот те самые мгновения, когда семидесятитонная махина, вращая гусеницами, ревела над головой, закрыв собой небо, навсегда остались в его памяти. Дождь комьев земли и камней, барабанящий по каске и плечам, и собственный крик, беззвучно рвущийся в грохочущую тьму…