Морган ускользает

Они управились за шесть ходок. На самом деле Бонни ничего не забыла. Коробку с документами Морган обнаружил под плащом. Обнаружил и колпак гнома, и сомбреро, и даже наполеоновскую треуголку, о которой и сам-то не помнил. Он сдул с нее пыль, примерил. Полюбовался своим отражением в никелевом кассовом аппарате. Его бородатое лицо казалось под загнутым кверху полем треуголки каким-то впалым. Моргану стало тошно. Что за фарс! Какая нелепость! Он всегда, даже в малом детстве, питал слабость к головным уборам. Ребенком носил шлем пожарного и надевал на ночь индейский головной убор. И эта треуголка из той же компании. Он сорвал ее с головы и бросил на пол.

– О! – удивился Баткинс. – Старинная вещь.

– Терпеть ее не могу.

– Но вы же не хотите, чтобы она запылилась, – сказал, подбирая треуголку, Баткинс.

– Она уже запылилась. Можете взять ее себе.

Однако Баткинсу треуголка, судя по всему, была не нужна. Он с сомнением и тревогой осмотрел ее и положил на прилавок рядом с подборкой электрических фонариков.

7

В обеденный перерыв Морган, оставшись в магазине один, снова позвонил Мередитам. Никто не ответил. Должно быть, еще на представлении. Он довольно долго слушал гудки. Гарри лежал у него в ногах – нос между лапами, глаза устремлены на Моргана.

Когда Баткинс вернулся, Морган решил на ланч не ходить. Не проголодался. И в офис не поднялся, остался рядом с Баткинсом, черпая в его присутствии своего рода утешение, молча наблюдая за скучными, безыскусными процедурами: приобретением краски, гвоздей, дверного крючка, возвратом неисправного электрического выключателя. Морган заметил, что в отсутствие покупателей Баткинс впадал в своего рода транс – смотрел в одну точку, вздыхал, рассеянно теребил мочку уха. Возможно, он думал о жене. Жена страдала от какой-то медленно прогрессировавшей болезни, названия которой Морган не знал. Что-то с мышцами. Уже не могла ходить. А ребенка их насмерть сбил автомобиль, водитель удрал. Морган помнил похороны мальчика. И не мог понять, как Баткинс выдержал это, откуда брал силы, чтобы открывать каждое утро глаза, одеваться, запихивать в себя немного еды и отправляться в хозяйственный магазин. Ничего, кроме презрения, он к Моргану чувствовать не мог. Однако, выходя из транса и встречаясь взглядом с Морганом, Баткинс лишь мягко улыбался.

– Почему бы вам не уйти? – спросил Морган. – Освободите себе половину дня.

– Но сегодня не мой короткий день, сегодня среда.

– А вы все равно уйдите.

– Я лучше останусь.

Оказалось, что оно действительно лучше. Около трех явился Джим – муж Эми. По решительности, с какой он вошел в магазин в легком сером адвокатском костюме, с кейсом из телячьей кожи в руке, Морган понял, что его прислала Бонни. Ясно было, что Джим уже все знает. Длинные суровые морщины словно оттягивали его лицо вниз.

– Где мы можем поговорить? – спросил он у Моргана.

– Ну, в моем офисе, я полагаю.

– Пойдемте.

Джим пошел первым. Морган за ним. Он не столько шел, сколько плыл, прикасаясь, пока двигался по проходу, к рейсшинам и молоткам и почти не сознавая этого. И лениво прикидывал, как возьмется за дело Джим. Что в жизни Джима могло подготовить его к такому разговору? Они поднялись по лестнице. Джим сел во вращающееся кресло Моргана, которому пришлось притулиться, точно какому-нибудь просителю, на диванчике. (Наверное, это стратегия, которой обучают в юридической школе.) Морган провел ладонями по складкам брюк и улыбнулся Джиму, показав ему сразу все зубы. Джим улыбкой не ответил.

– Ну так вот, новости я слышал, – сказал он.

– Да, я догадался.

– Никто не может понять, что вы собираетесь делать дальше, Морган.

– Делать?

– Какие шаги планируете предпринять.

– А.

Джим ждал. Морган продолжал улыбаться.

– Морган?

– Ну, какое-то время мне придется спать на этом диване, – сказал Морган. – Ложе, как вы сами видите, не из лучших – чертовы пуговицы, стеганый ворс или как это называется…

– Я не о матрасе спрашиваю, Морган. Я спрашиваю о мерах, которые вы собираетесь принять.

– О мерах?

– Сказали вы той другой женщине, что берете ответственность на себя?

– Она не «та другая женщина», Джим. Она – Эмили. Вы же знакомы с Эмили. И разумеется, я принимаю ответственность.

– Я не хочу быть бестактным, Морган…

– Так и не будьте, – не стал возражать Морган.

Джим, вглядываясь в него, откинулся в кресле. Кейс лежал на его коленях, как пюпитр. Он давным-давно отказался от водолазок в пользу костюмов, однако сходства с манекеном не утратил. Даже сейчас, седея, отметил Морган, он делал это на манер манекена – над ушами его появилось что-то вроде красивых серебристых крылышек. Джим задумчиво постукивал пальцами по кейсу.

– Вы же понимаете, – сказал он Моргану, – что вы не первый мужчина, с кем это случилось.

– О? Не первый?

– Не могу понять, что вы находите таким уж смешным, Морган.

– Нет-нет… Я хотел сказать, что я – первый мужчина, с которым это случилось именно таким образом. Вернее, это случилось в первый раз со мной – и с ней тоже. И пытаться втиснуть нас в определенную схему не стоит.

Джим вздохнул.

– Давайте начнем сначала, – предложил он.