«Морские псы» Её Величества

Да Силва объяснил причину таких бурь, а преподобный Флетчер это объяснение записал. Полвека назад на этих берегах попытались закрепиться португальцы. Они так мучили местных жителей, что те, не видя никакой иной возможности противостоять вооружённым железными клинками и огнестрельным оружием чужеземцам, заключили сделку с дьяволом! И теперь, завидев европейский корабль у своих берегов, запродавшие свою душу Князю Тьмы туземцы садятся в кружок на землю — и начинают подбрасывать в воздух пригоршни песка. От этого поднимается страшный ветер, то и дело меняющий направление (он может задуть вообще с любой стороны света — если только индейцы, сидящие на земле, образовали замкнутый круг. Если же нескольких человек не хватило для образования такого круга, либо кто-то из них отошёл — с тех румбов, спиною к которым не сидят дьяволопоклонники, ветров не будет!). Потом наступает столь густой туман, что затруднительно отличить небо от земли. Затем разражается такой ливень, что уж никто и ничто спастись не может! При этом ветер громыхает, как гроза... От этих неожиданных бурь — «памперо» — уже погибло в этих водах множество кораблей и лодок...

Когда шторм стих — оказалось, что «Сент-Кристофера» отнесло куда-то за пределы видимости. Пришлось вернуться к заранее обговорённому месту рандеву близ входа в Ла-Плату. После двух дней ожидания бывшая «Мария» появилась на юго-восточном горизонте. Дрейк назвал мысок, прикрывающий с севера неглубокий заливчик, избранный местом встречи, мысом Радости — в честь восстановления полноты эскадры. Затем по решению Дрейка корабли неделю поднимались вверх по течению Ла-Платы.

3

Это было приятное, безопасное и нетяжёлое путешествие. Ни штормов, ни штилей, волнение небольшое — да и то вызвано не силой ветра, а тем, что ветер дул попутный англичанам, и он «взъерошивал» воду, поскольку корабли шли против течения.

Наконец, по правому борту увидели струю прозрачной воды, выделяющуюся среди ла-платской коричнево-зеленоватой мути так же резко, как застеклённое окно среди глинобитной стены. Струя шла от устья притока. Выслали шлюпки, наполнили бурдюки и бочки пресной водой, вылив без сожаления даже свежую, позавчера набранную из Ла-Платы. Впрочем, за два дня в бочонках со свежей забортной водой отстоялось на полтора дюйма тонкой глино-песчаной смеси! Матросы повеселели: ведь согласитесь, что нет обиднее смерти, чем смерть от жажды на борту корабля!

27 апреля поворотили назад. Путь, пройденный вверх по течению за неделю, вниз был пройден за пять дней — да и то из них более полусуток заняла охота на невиданных зверей, похожих на поросёнка, вырядившегося в рыцарские доспехи. Позже узнали, что зверей этих испанцы и индейцы называют «броненосцами».

Когда отчалили и Питчер приготовил мясо добытых зверей, Дрейк после пробы кисло сказал:

— Признаться, такое мясо стольких трудов не стоит.

— Ну, почему, Фрэнсис. Мясо вполне приличное. Даже, можно сказать, на поросёнка похоже, — добродушно ответил Том Муни.

— Можно. А можно и не говорить. Если уж очень хотеть — то, действительно, некоторое сходство с поросёнком отыскать можно.

— А вот это не лучше?

— А что это? — подозрительно спросил Дрейк. — Тушка на кролика похожа...

— Видел бы ты лапы этого «кролика»! — ухмыльнулся Том Муни.

— А что такое?

— Да ничего особенного. Просто лапы эти с перепонками. Как утиные...

— Тогда жрите сами!

— И будем. По слухам, оч-чень вкусно!

Фёдор тоже рискнул — и не прогадал. Мясо жирное, сочное... А мистер Фрэнсис отхватил себе солидный кусок гуанако — зажаренная целиком туша походила с виду на серну или молодого оленя. На вид. Но никак не на вкус...

— Тьфу ты, дьявольщина! Мочой какой-то отдаёт или ещё похуже чем! — Дрейк выплюнул непрожёванным первый же кусочек и потребовал вина — запить эту гадость. Осушив залпом стакан, он приказал: — Эту мерзость со стола — долой! А мне, так и быть, дайте этого болотного бобра или кто он там!

Но нутрию уже доедали — и пришлось адмиралу довольствоваться «поросёнком в доспехах».

Странно было взобраться во время охоты на невысокий, пологий пригорок и увидеть бескрайнюю степь с жухлой бурой травой — а на ней пасущуюся нелепую птицу «нанду». Слишком малые для мощной туши крылышки её просто не подняли б. Зато бегала эта птичка быстрее лошади и свирепо лягалась мозолистыми лапищами!

И ни человека вокруг — только пасётся почти не пуганное зверьё. Благодатные места эти! Кончается апрель — а это уж осень глубокая по-здешнему, а травы есть такие, что растут-зеленеют себе. И погода вполне летняя, а земля... Ну-ка посмотрим, какая землица тут...

Фёдор с трудом продрался тесаком сквозь дёрн — и увидел жирный, чистый чернозём. Полфута, фут, полтора, два — и всё чёрная земля не кончается!

— Эх, вот бы куда нашим хлебопашцам переселиться! — сказал он мечтательно. — Земля-то вон какая жирная, и сколько ж её, и вся ничья...

Подошли другие моряки, полюбовались на вывороченную Тэдом кучку чернозёма — и тоже заахали восхищённо:

— И земли-то — бери себе сколько угодно, сколько вспахать осилишь...

— И никакой аренды платить никому не нужно...